Роберт Льюис Стивенсон - Джанет продала душу дьяволу

самой водой, да и вся местность здесь во всей округе сырая и болотистая. Сел это он к своему столу и стал думать обо всем, что с ним было с тех самых пор, как он поселился здесь, в Больвири, а также и в то время, когда он еще жил дома, когда был еще мальчиком и бегал по горам и купался в ручьях, а черный человек нет-нет да и предстанет вдруг перед ним среди этих приятных воспоминаний; ворвется ни с того, ни с сего в его мысли, как прилив крови. И чем больше он старался думать о другом, тем больше он все думал о черномазом. Он пытался молиться, но слова молитвы вылетали у него из головы, и он никак не мог их припомнить; тогда он принимался писать свою книгу, но и из этого тоже ничего не выходило. Были минуты, когда ему начинало казаться, что черный человек сидит где-то в нем самом, но в другие минуты он приходил в себя и рассуждал как добрый христианин, и тогда ему казалось, что нигде ничего нет, и даже не помнил ничего из того, что было с ним всего минуту назад.

Напоследок он встал, подошел к окну и стал смотреть на воду реки Дьюль. Деревья у берега растут густо, а река-то бежит глубоко внизу под горкой и кажется в этом месте перед домом совсем черной; а у реки стояла Джанет и полоскала свое тряпье, подоткнув подол своей юбки высоко, чтобы не обмочить его. Она стояла спиной к дому и к пастору, а тот со своей стороны едва сознавал, на что он смотрит. Но вот она обернулась, и он увидел ее лицо. И при этом у него опять дрожь пробежала по всему телу, как уже дважды раньше того в этот самый день. И вдруг ему пришло в голову, что люди говорят, что Джанет давно умерла, а что это существо просто оборотень, принявший ее вид и вселившийся в ее тело. Тут он отступил немножко от окна и стал пристально разглядывать ее. Смотрит он и видит, что она топчется там у воды, полощет, нагнувшись, свое белье и что-то каркает про себя… И, прости Господи, какое у нее было страшное лицо! А она пела все громче и громче, но ни один рожденный от женщины человек не мог бы сказать вам слов ее песни; а она нет-нет, да и скосит глаза в сторону, книзу, хотя и смотреть-то там ей было нечего. Дрожь опять пробежала по всему телу пастора Соулиса, и он почувствовал, что озноб пробрал его до самых костей. Это, видите ли вы, было божеское предостережение ему, но мистер Соулис стал даже корить себя за такие мысли; он упрекал себя в том, что так дурно подумал о бедной женщине, которую и без того постигло такое тяжелое несчастье, и у которой не было в целом мире ни близких, ни родных, ни друзей кроме одного его. И он стал молиться за нее и за себя, а потом пошел и испил холодной водицы и как будто несколько успокоился; есть он не хотел, потому что при виде мяса его начинало тошнить. Напившись воды, он добрался впотьмах до своей спальни и лег в свою холодную, неуютную, ничем не завешенную постель.

Эту ночь никто в Больвири никогда не забудет! Это было в ночь на семнадцатое августа 1712 года. День перед тем, как я уже говорил раньше, был жаркий, томительный, но ночь была еще жарче, еще душнее; было так жарко и так душно, как еще никогда не бывало. Солнце зашло среди темных, почти черных туч, не предвещавших ничего доброго, а потому темень была такая, как на дне глубокого колодца. На небе не было видно ни единой звездочки; в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка; собственной своей ладони у себя перед носом не было видно! Даже старые люди посбрасывали с себя свои одеяла и покрывала и лежали на своих кроватях в полной наготе, задыхаясь от жары и духоты, потому что даже в домах дышать было нечем. Ну, а со всеми теми мыслями, какие бродили в эту ночь в голове мистера Соулиса, конечно, едва ли можно было заснуть, хотя бы только на минуту. Он, как говорится, глаз сомкнуть не мог, а лежал да ворочался с боку на бок, и хотя постель у него была хорошая, прохладная, она жгла его как огонь, жгла до самых костей. И когда он минутами задремывал, а затем снова пробуждался, томясь все время между сном и дремотой, он считал часы долгой ночи и слушал заунывный вой собаки где-то на болоте, и думал, что она воет точно по покойнику.

Временами ему казалось, что он слышит, как какие-то чудища возятся на своем логовище, а временами он видел у себя перед глазами бесчисленные гнилушки, светящиеся как светляки повсюду в его комнате. Принимая все это в соображение, пастор Соулис решил, что он, вероятно, болен.

И он был действительно болен; как ни мало верил он в болезнь, как ни мало желал он ее, все же он был болен. Однако мало-помалу у --">