Ксения Мироненко - Креймор

— Эти господа только что погубили члена семьи, исключительно по собственной глупости. И после этого они, чтоб их в Бездне бесы драли, ещё и считают себя лучше других.

— Дык, они и лучше! — простодушно ответил Эмиль, открывая дверь во внутренний двор. — Потому мы — здесь, а они — там. А ты всё ж молчал бы, а то неровен час беду накликаешь. Это за мэтра случись чего Его Преосвященство заступится, а за нас с тобой…

Его прервал гулкий басовитый лай, явно не принадлежавший ни одной из трёх дворняг, охраняющих подворье. Мы оба вздрогнули от неожиданности: огромный чёрный пёс стоял у самой двери и отчаянно гавкал, время от времени надрывно подвывая, словно от тоски.

— Не понял. Это откуда здесь? — растерянно произнес мой напарник.

— Извиняйте, молодчики, сейчас я её уберу! — перед нами моментально нарисовался конюх ныне покойного господина дэ Винтера. — Это хозяйская собака. Видно почуяла неладное и с привязи сорвалась. И как нашла куда идти, ума не приложу… Да вы не бойтесь, она безобидная! …да что ты к ним пристала? Рэни, сидеть!

Рэни покорно села прижав уши, хотя было видно какого труда ей это стоит. Пожилой конюх, поминутно извиняясь, привязал к ошейнику прихваченную с экипажа верёвку и попытался оттащить собаку прочь. Тщетно: сдвинуть с места эту статую из длинного чёрного меха было задачей непосильной. Псина только жалобно скульнула, словно умоляя оставить её в покое.

— Да ладно уважаемый, она нам не мешает, — я решил заступиться за бедолажку. — К тому же от нас пахнет господином де Винтером. Мы ведь с вами вместе его тащили.

— Ишь какая преданная! — Эмиль потрепал собаку по голове. — Хорошая девочка, умная. Понимает всё…

— Понимает! — с жаром подтвердил конюх. — Ещё как понимает, только диву дивишься! Хозяин-то её с щенячества растил как дочь родную: вот уж она его любила, ходила за ним хвостом, тосковала, если он без неё куда уезжал… Уж не знаю что с ней, беднягой, теперь будет.

Бедняга умоляюще смотрела на меня, словно я мог чем-то ей помочь.

А я — не мог. Ничем. Подумал только, что покойный, должно быть, был человеком лучшим чем его родичи, раз уж боги благословили его столь преданным другом. Такой великий дар нужно заслужить.

— Тогда плохо дело, — уверенно сказал Эмиль. — У моего деда был пёс. Как бабки не стало, дед его так же щенком подобрал, вырастил… Ну а как помер, так пёсик и зачах от тоски: жрать перестал, исхудал, всё больше за сараем валялся и поскуливал. Там же и издох. Жаль тоже, хороший был такой, умный. Всё чуял, всё понимал. Но что уж теперь…. Видать, такова их собачья природа, что без любимого хозяина им и жить неохота.

— Не скажите, уважаемый! — возразил старый конюх. — Собаки они ведь как и люди, разные бывают: и злобные — цепные, и трусливые — жалкие, и благородные — высокомерные, и весёлые — бестолковые. Но такие как наша Рэни, или вот деда вашего, пусть земля ему пухом, пёсика, настолько преданные и любящие — это ещё поискать. Я ж теперь и сам боюсь что она затаскует до смерти. Жалко же! Такая славная девочка!…

Славная — не то слово. Я сочувственно погладил её по массивной голове. Собака позволила мне это, не сводя с меня печальных карих глаз. Смотреть в них было почти невыносимо. Подумалось, что мои близкие, наверное, чувствовали то же самое глядя на меня в те, первые дни.

Да, тяжко же им пришлось…

Что ж, Рэни, выходит мы с тобой — собратья по несчастью. Жаль только что тебя не отвлечёшь от твоей потери ни поучительными историями, ни работой на износ.

— Эх, она ж наверное теперь добром отсюда не уйдёт, — посетовал старик. — Хозяин-то там, у вас внутри. А она — верите, нет — чует его по-особому. Один раз было: вот так же с привязи сорвалась, и к ратуше, значит, убежала. Сидела, ждала когда господин Де Винтер выйти изволит. А как его в госпиталь святого Азария приняли, так она на второй день…

Что случилось на второй день мы так и не узнали. Дверь вновь распахнулась, да так резко, словно её пнули ногой. Раскрасневшаяся не то от слёз, не то от праведного гнева миссис Коппинс выскочила во двор. Её супруг в ярости шёл следом, время от времени оборачиваясь и выкрикивая угрозы в адрес мэтра Янсенса.

— Штефан, мы уезжаем немедленно! — бросила госпожа Генриетта конюху. — Я еле на ногах стою, а с утра ещё заниматься наследством и похоронами.