Елена Владимировна Кисель - К судьбе лицом

Забрали, чтобы отдать тебе, Аид, ну пойдем… я дура, но я все исправлю… если это я… ты из-за меня… только пойдем!

У нее на ресницах дрожали слезы. Она прижималась ко мне, гладила лицо, вытирала с него остатки подозрительно розоватого ихора, шептала, что если нужно… она еще десять гранатов, только пойдем…

– Это не ты, – сказал я, глядя поверх ее головы, борясь с желанием обнять – испуганную, потерянную, утратившую смысл, не научившуюся жить просто так… Одно это объятие будет страшнее десяти тысяч гранатов, я же потом вовек не смогу ее отпустить!

Она не хотела, чтобы я ее отпускал.

– Ну, тогда я все равно все исправлю, я же богиня Возрождения, – сама скользнула под мою руку, и вышло, что я ее обнимаю. – Пошли? Да? Танат сказал, ты обещал вернуться – давай вернемся?

Кора. Не Персефона – владычица, а девушка, в которую я однажды влюбился. Она глядела умоляюще и заискивающе, но там, в глубине зелени взгляда пряталось памятное упрямство: не пущу! Уцеплюсь и не пущу! Не пущу или с ним уйду, и пусть мама плачет, вот!

Мужа с пира жена зовет:

Заплутал средь хмельных друзей.

Плачут дети, угас очаг –

Возвращайся, хозяин, в дом…

Материнская песня – сквозь века, отзвуком моей памяти… Или, может, ее пела жена – глазами? Нет, у той в глазах была совсем другая песня:о том, как жена пришла на пир, распугала друзей головой Медузы Горгоны, потом вцепилась в хмельного мужа и приволокла его домой, мимоходом пнув, чтобы не мешал, самого Диониса.

– Аид… пойдем домой. Пожалуйста, пойдем…

А за плечами молчали. Я поднял левую ладонь – не горящую, но какую-то чужую – погладил Кору по волосам… надежда, более коварная, чем судьба, жестоко мстила своему убийце: медленно втискивалась в грудь. Как хотелось верить, что там теперь – дом, а не жребий, что ждут, что будет дочка, что это и есть… смысл? Судьба?

Судьба молчала за плечами, и я окликнул ее, обнимая Кору.

«Почему ты ничего не говоришь?»

Из-за спины долетел вздох и стон – то ли агонии, то ли наслаждения.

«Потому что мне нечего сказать, невидимка. Только что она нанесла мне смертельный удар».

Верю. Кора ведь говорила, что не потерпит соперниц…

«Мне помочь тебе чем-то?»

«Нет. Нет… Это прекрасно. Это дает надежду…»

«Надежду на что?»

«На то, что есть что-то сильнее меня. Ах, как это хорошо, маленький Кронид, эта надежда – выше Олимпа, от нее может произойти новая вера… Странно…и как хорошо. Не опасайся за меня, я останусь за плечами у остальных, умру только для тебя. Да. Я умру для тебя… ради тебя… как хорошо… вот все и разъяснилось, вот всё и кончилось».

Вот все и кончилось. Ветер то ли рожденной надежды, то ли не родившейся пока новой веры треплет волосы, срывает цвет с тополя и покрывает черную воду озера белым пухом вперемешку с серебряными листьями, отчего вода кажется чуточку легкомысленной.

Черные спутанные пряди мешаются с медными: базальт и лава, Эреб и Флегетон. Вой Цербера смолк, и Танат, Гелло и Геката ждут нас на пристани, у ладьи Харона. Я, Аид-невидимка, не спеша ступаю рядом с женой, мой мир плетется следом – побитым щенком, которого чуть было не бросил хозяин. Иногда взвизгивает – виновато, но радостно.

Позади, улыбаясь мне на прощание, умирает Судьба.

--">