Автор Неизвестен - Песни Шираза

которых восхвалялись деяния пророка и шиитских имамов^[7]. В то же время простые люди часто обращаются к Аллаху, пророку Мухаммеду, имаму Али за помощью в разрешении трудных жизненных дел. Они верят в неотвратимость судьбы и в предопределение неба, которое, как видно из песен, временами посылает человеку не только удачу, но и несчастья, страдания и беды. И тут уж певец не выдерживает и проклинает и небо, и того, кто создал его, и даже Коран с его предписаниями.

С крыши тайком на тебя я гляжу, дорогая,

Взял я Коран, на тебя ворожу, дорогая,

Если Коран нагадает в любви неуспех,

Мигом его разорву я за лжу, дорогая.

В иранских публикациях фольклора попадаются четверостишия, к которым, по-видимому, прикоснулась рука вдумчивого народного поэта, возможно, часть из них прошла обработку более опытных исполнителей. Именно в них содержатся поистине философские раздумья о смысле жизни, о бренности бытия, вполне атеистические рассуждения об отсутствии потустороннего мира. Они утверждают, что человек должен стремиться к добру, что земные богатства — всего лишь расплывчатая тень и что единственное, на что может рассчитывать человек после смерти, — это на камень, который положат ему под голову по мусульманскому обычаю.

Коротко о художественных особенностях добейти — самой распространенной формы поэтического фольклора. Их отличает своеобразная композиция и система выразительных средств, не свойственных письменной литературе или редко в ней употребляемых. Прежде всего, многие народные четверостишия построены по принципу так называемого двучленного параллелизма: запев — картинка или сценка из миря природы — сменяется картинкой или сценкой из жизни человека. Запев, как правило, является эмоциональным вступлением, символом; он готовит слушателя к восприятию той мысли о человеке, ради которой создано четверостишие. Так, запев с упоминанием о красной розе готовит слушателя к тому, что речь пойдет о девушке; после запева «На вершине горы пять детенышей льва» поется о раненом воине, который сражался как лев. Часто третий стих добейти, подчеркивая важность сказанного во второй строке, представляет собой по форме ее повторение, своеобразную словесную инверсию.

Я далеко, мой путь далек. Где дом мой? Где семья?

Но если брошу я тебя, пускай ослепну я,

Но если брошу я тебя, уйдя в страну чужую,

Пусть брачным ложем станет мне могильная земля.

Некоторые четверостишия, подобно русской частушке, исполняются в виде живого диалога: двое исполнителей — обычно юноша и девушка — как бы состязаются в остроумии между собой. Один начинает песню, другой заканчивает ее, отвечая на поставленный вопрос.

Исполнитель или неизвестный автор четверостишия часто начинает его с обращения к людям, к Аллаху, к единоверцам, а иногда к коню или к ворону с черной головой.

Как известно, персидские поэты-классики, особенно поэты суфийского направления, отождествляющие бога со вселенной, широко пользовались самой причудливой символикой как художественным приемом. В отличие от письменной литературы народная поэзия совершенно не признает абстрактных символов. Вся символика фольклорной лирики связана с образами природы, животного и растительного мира. Девушка — цветок, стройный кипарис, свет луны, звездочка на небе, голубка, куропатка. Юноша — сокол, румяное яблоко, сахарный тростник. Подобные образы есть и в письменной поэзии, но восходят они к народному творчеству.

Слагатели песен персонифицируют явления природы, растения, животных, обращаются с ними как с разумными существами. Сам певец или его лирический герой уподобляет себя или ту, к которой он обращается, предметам живой или даже неживой природы: «я — рыба», «я — белая птица», «я — фисташковое дерево», «мы — зерна в одном гранате», «мы два сросшихся кипариса», «ты — маленькая голубка, а я сокол», «если ты — жемчуг, то я — янтарь», «если ты — серебро, то я — золото». В персидской народной поэзии эти олицетворения и уподобления обретают неповторимую красоту и образность. Сотни лет переходит из уст в уста, а теперь уже из одного фольклорного сборника в другой вот это четверостишие:

Любовь моя, любовь, везут мой прах в Керман,

Вновь стану глиною, пригодной на кальян,

И вылепят кальян, и, может быть, закурит

Из сердца моего какой-нибудь шайтан.

Весь комплекс взаимоотношений человека и природы был глубоко и на высоком --">