Макс Фриш - Триптих

Коротыш. Идет, книжечку свою в руках держит, ступил ногой в снег — и кувырк! вместе со всеми своими причиндалами.

Длинный. Эй, шнапсу, да покрепче…

Крестьяне, слышавшие историю, пересказывают ее другим.

Первый. Кто?

Второй. Поп!

Крестьяне смеются.

Хозяйка. Эй, да куда же это он? Эй, с гитарой, куда ты? (Бежит за уходящим Пелегрином.)

Длинный. Честно говоря, доктор, от вашего врачевания работы у нас не убавляется. Работа — доход, и доход честный. Иной раз полдня торчишь на морозе. А людям ведь все равно умирать, вот и приходили бы сюда за этим самым, ведь мы тем и живем, я говорю…

Возвращается хозяйка.

Хозяйка. Ну каков подлец! Так вот и убежал — с моей гитарой! Вам хорошо смеяться, гитара-то моя, не ваша!

Доктор. Да я вовсе не смеюсь.

Хозяйка. Так и убежал…

Доктор. Не беспокойтесь, Жозефина! Вернут вам вашу гитару.

Xозяйка. Да вы только так говорите.

Доктор. Ручаюсь вам.

Хозяйка. Но когда? Когда?

Доктор. Очень скоро.

Хозяйка. Каким же образом, хотела бы я знать?

Доктор. Он ее далеко не унесет, вашу гитару, не дальше, чем…

Хозяйка (замечает что-то на столе). А это что такое? А?

Доктор. Его плата — коралл.

Хозяйка. Коралл?

Длинный. Настоящий коралл?

Коротыш. Никогда еще не видел коралла.

Могильщики подходят ближе.

Ты когда-нибудь видел коралл?

Рассматривают коралл.

Доктор. Он хочет спеть серенаду в замке, понимаете?

Хозяйка. И он думает, его туда пустят?

Доктор. Да, он так думает.

Хозяйка. С моей-то гитарой! Да если он доберется хотя бы до челяди и его пустят на кухню, то и это уж будет немало!

Слышен. мотив явайской песни.

Доктор. Слышите? Вот так у него на душе, в книгах это называют эйфорией. Чудесное состояние, ему теперь все нипочем, он полон музыки, жизни — в нем ее больше, чем во всех нас, вместе взятых…

Хозяйка. И этот тоже?

Доктор. И этот.

Хозяйка. Через месяц?

Доктор. Через неделю.

Хозяйка крестится.

Длинный. Откуда они только ни приходят, а мы тем и живем, я говорю…

Xозяйка. Через неделю?

Доктор. Я ему почти завидую.

Хозяйка. Что он будет жить всего неделю?

Доктор. Нет, что он неделю будет — жить.

АКТ ПЕРВЫЙ

В замке.

Барон стоя набивает трубку. На столе, за которым сидит писарь, горят свечи. В выжидательной позе стоит конюх.

Барон. Вот и все, Курт, что я хотел тебе сказать. Дело совершенно ясное, не будем о нем больше говорить… Вон там твое жалованье.

Конюх. Ваша милость хотят-таки уволить меня?

Барон. Порядок прежде всего. (Зажигает трубку.) Порядок прежде всего. Восемь лет ты присматривал за моими лошадьми…

Конюх. Восемь С половиной.

Барон. И, как теперь выяснилось, каждый день, наполняя этот кисет, ты крал у меня горсть табаку — каждый день в течение восьми с половиной лет.

Конюх. Я очень сожалею об этом, ваша милость.

Барон. Я тоже, Курт.

Конюх. Я знаю, что не должен был этого делать. Хотя то была не горсть, как говорит ваша милость, а щепотка, всего одна щепотка — это ведь разница, ваша милость. Восемь с половиной лет — это, конечно, не пустяки, но…

Барон. Ты мне нравился. Ты был веселым парнем. Восемь лет ты распевал песни — в моем доме это удается не всякому. Постепенно здесь отвыкают петь. Все думают, раз я сам не пою, то и вообще терпеть этого не могу… Лошади у тебя всегда были в порядке, лучшего слуги я и желать не мог.

Конюх. Ваша милость часто так говорили.

Барон. Мне жаль увольнять тебя.

Конюх. А если я верну табак? Можно подсчитать, сколько это составит — восемь с половиной лет, каждый день по щепотке, я бы вернул тем же самым сортом!

Барон. Не в табаке дело, молодой человек.

Конюх. Зачем же меня увольнять, ваша милость, если дело не в табаке?

Барон. Порядок прежде всего. (Тем же тоном, что вначале.) Вон там твои деньги. Ночь можешь провести еще в доме, по завтра, повторяю, я не хотел бы тебя здесь встретить.

Конюх берет деньги и уходит.

Жаль, конечно. Но прости я его, так он подумает, я делаю это лишь потому, что не хочу искать нового конюха, и разве он будет не прав? Для меня и в самом деле так было бы удобнее, но ему это не пошло бы на пользу — он стал бы дерзок. Ему нужен господин, которого он будет уважать, сам себе он не может быть господином. (Писарю.) На чем мы остановились?

Писарь. «В-третьих, что касается двух быков, которых я купил, чтобы вы могли пахать на них весной и которых теперь, зимой, никто не хочет кормить…»

Барон. --">