Александр Сергеевич Пушкин - Евгений Онегин. Драматические произведения. Романы. Повести

понятый Белинским ответ ее в сцене финального объяснения с Онегиным: «Но я другому отдана; // Я буду век ему верна» — перекликается со словами народной песни: «Я достануся иному, друг. // И верна буду по смерть мою». Татьяне «душно здесь», в той новой, светской среде, в которой она и стала так мила Онегину; она ненавидит «волненье света», презирает «постылой жизни мишуру», «ветошь» светского «маскарада» — «весь этот блеск, и шум, и чад». Вот почему Татьяна, продолжая любить Онегина, называет его вдруг загоревшуюся любовь к ней «мелким чувством». Здесь она и права и неправа. Повод к внезапной вспышке этой любви был действительно «мелок» («Запретный плод вам подавай, // А без того вам рай не рай», — с горькой иронией замечает в связи с этим Пушкин). Но полюбил Татьяну Онегин искренне и беззаветно.

Термин «лишний человек» получил широкое употребление лет двадцать спустя после пушкинского романа, с появлением «Дневника лишнего человека» Тургенева (1850). Но слово «лишний» в применении к Онегину находим уже у Пушкина. Онегин на петербургском рауте «как нечто лишнее стоит» (вариант беловой рукописи VII строфы восьмой главы). Действительно, образ Онегина — первый в той обширной галерее «лишних людей», которая так обильно представлена в последующей русской литературе. Генетически возводя литературный тип «лишнего человека» к образу Онегина, Герцен точно определил социально-историческую обстановку, в которой складывался этот характер: «Молодой человек не находит ни малейшего живого интереса в этом мире низкопоклонства и мелкого честолюбия. И, однако, именно в этом обществе он осужден жить, ибо народ еще более далек от него… между ним и народом ничего нет общего».

Разобщенность между носителями передового сознания, передовых освободительных идей и народом — трагическая черта всего дворянского периода русского революционного движения. В этом причина декабрьской катастрофы, поставившей, по словам Герцена, перед всеми мыслящими людьми «великий вопрос» о преодолении этого разрыва. В «Евгении Онегине», в том виде, как он был оформлен автором для печати, не только нет ответа на этот вопрос, но нет и его прямой постановки. Нет в романе и непосредственно политической тематики. Вместе с тем даже и в этом виде он весь овеян дыханием современности. В трагических исходах судеб двух типичных представителей русской молодежи XIX века, не удовлетворенных своей жизнью и далеких от народа, явно сквозит общая проблематика эпохи, дает себя чувствовать общественная атмосфера периода декабрьского восстания.

Особенно остро и живо современники ощущали злободневную знаменательность гибели романтика Ленского. Убийством Онегиным Ленского, льдом — пламени, были, — считал Герцен, — уничтожены «грезы юности» — поры «надежды, чистоты, неведения»; «Ленский — последний крик совести Онегина, ибо это он сам, это его юношеский идеал. Поэт видел, что такому человеку нечего делать в России, и он убил его рукой Онегина — Онегина, который любил его и, целясь в него, не хотел ранить. Пушкин сам испугался этого трагического конца; он спешит утешить читателя, рисуя ему пошлую жизнь, которая ожидала бы молодого поэта». Однако Герцен не знал, что Пушкин, говоря перед этим о возможности для Ленского и другого, противоположного пути — «славы» и «добра», намечал еще один столь же выразительный, сколь сугубо конкретно-исторический его вариант: Ленский мог «быть повешен, как Рылеев» (слова из пропущенной и обозначенной в тексте романа только цифрой строфы, которая вследствие именно этих слов, конечно, не могла бы появиться в печати). Как видим, здесь уже открывается прямой просвет в тему декабризма. И этот просвет не случаен. В окончательном тексте лишь глухо упомянуто о политической настроенности Ленского — его «вольнолюбивых мечтах». В рукописях Пушкина этот мотив развит гораздо подробнее. Но и независимо от этих вариантов образ Ленского вызывал у некоторых современников характерные ассоциации: настойчиво указывали в качестве его прототипа на поэта-декабриста Кюхельбекера; «другим Ленским», «полным мечтаний и идей 1825 года» и «сломленным в свои двадцать два года грубыми руками русской действительности» называл Герцен поэта-любомудра Дмитрия Веневитинова.

Еще более интересна попытка постановки темы декабризма в связи с образом Онегина. Развитие фабулы допускало это. Роман не без оснований представлялся многим неоконченным; «Вы --">