Владимир Юрьевич Полуботко - Речка за моим окном

Владимир Юрьевич Полуботко Речка за моим окном

Посвящается Ростову-на-Дону и речке Темерничке.

Автор

Пьеса

− Да, Поэт, ты много выше, чем полагают иные из тех, кому ты читал свои опыты, в коих пером и чернилами пытался изобразить на бумаге внутреннюю музыку. В опытах этих ты ещё немного успел. И всё же ты сделал хороший набросок в историческом роде, когда с прагматическою широтой и скрупулёзностью записал рассказ о любви Соловья к Пурпурной Розе − истинное событие, свидетелем которого я был. Великолепная работа!

Проспер Альпанус умолк. А Бальтазар смотрел на него изумлённо, широко раскрытыми глазами; он и не знал, что и ответить на такое, ведь стихотворение, которое он считал самым фантастическим из всего написанного им прежде, Проспер объявил опытом в историческом духе.

Э. Т. А. Гофман. Крошка Цахес по прозванию Циннобер.

Часть первая

Сцена изображает кабинет автора этой пьесы; это большой письменный стол лилового цвета, книжные шкафы, пара кресел с высокими спинками, диван и огромная корзина для бумажного мусора. За окном − прелестный до слащавости пейзаж: речка, по берегам которой разрослись зелёные камыши и пышные, ярко-зелёные деревья. По сторонам от окна − тяжкие гардины от потолка и до пола. А на стене висят два портрета − Эрнста Теодора Амадея Гофмана и Эдгара По. Действие происходит в 1988-м году нашей эры в городе Ростове-на-Дону, в стране, известной под названием Россия. Сам автор − тут же. Это лысоватый шатен тридцати восьми лет. У него блондинистые усы и голубые глаза, глядящие на мир сквозь стёкла очков в металлической оправе… Автор, между тем, творит: пишет эту самую пьесу. Но делает он это не просто, а каким-то жутким, адским способом: берёт со стола или из шкафа нужную книгу, находит в ней нужную страницу, выдирает этот лист самым безбожным образом, а затем уже вырезает ножницами нужный участок текста. Участок он наклеивает себе в объёмистую тетрадь с красною обложкой, ниже наклейки вписывает несколько собственных слов, а то и предложений, растерзанную же книгу вместе со скомканною бумажкой − отправляет прямиком в мусорную корзину. И лишь затем берётся за новую книгу, держа наготове клей с кисточкою и смертоносные, кощунственные ножницы. В это его чудовищное занятие вносят некоторое разнообразие лишь звуки музыки да вопли и грохот скандала, доносящиеся из соседних квартир. Автор реагирует и на то, и на другое одинаково спокойно; звукам же музыки внемлет так даже и благосклонно, несмотря на то, что это − бестолковое разучивание чего-то омерзительно рояльно-фортепьянного. Но вот, когда из-под двери его кабинета начинает выползать едкий, зловонный туман, тут-то уж он не выдерживает: решительно и даже с откровенным вызовом чихает и швыряет ножницы на стол.

Автор(принюхиваясь). Нет, это уже чёрт знает, что такое! То ли изоляция где-то подгорела, то ли на кухне что-то случилось…

Автор спешит к двери. Но в этом нет необходимости − дверь сама разверзается, и спустя несколько таинственных, мистических и напряжённых секунд на пороге кабинета появляется некий чопорного вида господин, одетый во всё чёрное. С чёрными усами, чёрною бородкою и чёрным же портфелем.

Ах!.. Так это вы, Мефодий Исаевич… Господин Трюффель… А я, было, подумал: изоляция… кухня… (от волнения запинается и явно робеет.)

Трюффель. Моё почтение, господин Полуботка. (По-хозяйски устраивается в кресле.) И с изоляциею, и с кухнею у вас всё нормально, не беспокойтесь. Ну а это (показывает на белый дым)… это как всегда − небольшая предварительная формальность. И она скоро пройдёт.

Автор. Весьма рад вас видеть… Весьма… Хотя, если честно признаться, не ждал я вас сегодня…

Трюффель. И напрасно. Время, оговоренное в нашем с вами контракте, истекает с неумолимою скоростию. Я огорчил вас этим напоминанием?

Автор отводит глаза в сторону.

Я не настаиваю на полной готовности. Но хотя бы частично, хотя бы в общих чертах − готов ли мой заказ?

Автор. Частично? Частично − да. (Радостно хватаясь за эту мысль.) Вот именно: частично!

Трюффель. Что ж, я доволен, что хоть так. Но позвольте же, --">