Юрий Клавдиев - Анна

вы что – собираетесь? Против стрелков?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Если понадобится. Я же сказал – что-то полезное.

АННА. Хорошо.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Ты согласна?

АННА. Я же сказала. А теперь идите. Мне подумать надо. И прибраться. Муж вернётся после полуночи, как кабак закроют. Женщина должна встречать мужа порядком и накрытым столом.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Хорошо, Анна. И это…

АННА. Что ещё?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Спасибо тебе.

АННА. Да ладно.

Председатель уходит. Анна включает стереосистему, начинает убираться. Накрывает на стол. Некоторое время молчит, потом открывает заслонку у печи, и садится напротив неё. Закрывает глаза.

АННА. Некоторое время назад всё было по-другому. Настолько по-другому, что уже и никто не помнит это время. Есть такая примета: если надолго предоставить вещь саму себе, у этой вещи появляется характер. Появляется своё мнение. Сознание. И эта вещь уже не бывает больше та, что прежде. Когда это случилось с нами? Из-за чего? Вряд ли кто-то помнит. Тот-Кто-Слушает-Спящих, наверное, помнил. Но он мало с кем разговаривал. Говорил, что ему нечего сказать тем, кто убивает друг друга. Деревня всегда была сама по себе. А в последние годы – особенно. Нам, наверное, всегда этого хотелось. Быть совсем свободными. К нам приезжали и поселялись жить люди, имеющие мало представления о другой жизни. Бывшие зеки, пэтэушники, неудачники, сдвинутые мечтатели, романтики, мистики, сумасшедшие проповедники, сектанты… Наверное, в какой-то момент деревня стала таким местом, где сошлись люди, не представляющие для себя жизни без насилия. Зачем я всё это говорю? Вряд ли кого-то интересуют мои мысли. Наверное, именно поэтому я высказываю их здесь, одна, облекая их в такие умные слова и обороты, которыми у нас в деревне никто не пользуется.

Берёт в руки блестящую от сажи заслонку, смотрится в неё, как в зеркало.

Меня зовут Анна. Мне 22 года. Я училась в институте. На третьем курсе поехала автостопом под Москву. На рок-фестиваль. Встретила здесь свою любовь. Осталась здесь жить. Сначала мне всё даже нравилось. Похоже на голливудское кино. Потом мой ребёнок нечаянно застрелился, играя с пистолетом моего первого мужа. Потом мужа убили акимовские, когда он помогал своему другу красть себе жену. Потом я сошлась с Витей. Кому всё это интересно? Кому надо? Ведь о нас никто и не вспомнит. Даже если мы все умрём. Хлеб будут в Америке покупать… Тушёнку – в Китае… Ладно. Как там говорил председатель? Надо попробовать сделать что-то полезное.

Напевая «Их в живых осталось только семеро», в горницу вваливаются нетрезвые «Малыш» Витя, Серёга «Левша» Вяземский и «Одиночка» Колян. Анна быстро закрывает печь и уходит в соседнюю комнату.

ВИТЯ. (Вслед Анне). Анна, ты можешь остаться! Мы просто посидим – никаких секретов!

АННА. Спасибо, но мне что-то нехорошо. Я полежу.

КОЛЯН. То, за что я люблю новую жизнь – женщина твёрдо знает своё место. Правильно, мужики?

СЕРЁГА. Несомненно. Ты как считаешь, Малыш?

ВИТЯ. Я думаю, что, как и у всех порядков – тут есть две стороны. И самая неприятная из них, товарищи – это та, что с женщиной стало совершенно невозможно поругаться. Чуть что – Кодекс Отцов…

КОЛЯН. Ну, это не самое страшное…

СЕРЁГА. Одиночка прав, Малыш. Лаяться с женой – сомнительное удовольствие. К тому же достаточное количество любителей такого рода диалогов имели обыкновение поутру находить свои яйца в стаканчике рядом с кроватью… Спать-то, как ни крути, вместе – это настораживает, и выбивает из рук аргументы…

ВИТЯ. Я не спорю. Оно к лучшему. Что ж, товарищи – угощайтесь! Меня, согласно Кодексу Отцов, встречает порядок в доме и накрытый стол – а где у нас самогонка, я, слава Богу, и сам знаю…

Садятся, наливают, закусывают.

СЕРЁГА. Так вот, а я говорил о вчерашнем поджоге… это первый раз, когда подожгли не жилой дом, а административное здание, так, по-моему… Поправьте меня, товарищи…

ВИТЯ. Да нет, Левша. Тут ты прав.

КОЛЯН. И какого хрена это может значить?

ВИТЯ. Колян, я прошу тебя – не ругайся в доме. После захода солнца это ни к чему.

КОЛЯН. Прошу простить.

СЕРЁГА. Да ладно вам,

--">