Борис Виан - Строители империи

этот гул на самом деле не существует?

Отец. В общем-то, нет.

Мать. Это образ.

Отец. Символ.

Мать. Ориентир.

Отец. Предупреждение. Только не надо путать образ, знак, символ, ориентир и предупреждение с самой вещью. Это было бы грубой ошибкой.

Мать. Путаницей.

Отец. А ты не вмешивайся.

Зиновия. Но если он на самом деле не существует, зачем же мы уходим?

Отец. Так безопасней.

Зиновия. Даже когда мы бросаем шестикомнатную квартиру, где больше никого, кроме нас, не было, и перебираемся в двухкомнатную, все равно так безопасней. (Смотрит на шмурца.)

Отец. Безопасность превыше всего.

Подходит к шмурцу, плюет ему в лицо и отходит.

Зиновия. У меня была комната, проигрыватель, пластинки, а теперь у меня больше ничего нет и все надо начинать заново.

Отец. Заново! Между прочим, здесь стоит буфет времен Генриха II в отличном состоянии.

Мать. Тебе грех жаловаться. Подумай о других.

Зиновия. Например?

Мать. Есть люди, которым гораздо хуже, чем тебе.

Отец. Чем нам. (С довольным видом.) Это точно. Двухкомнатная по нынешним временам...

Мать (декламирует). Как колотушка в дали дальней, печальные удары в спальне... Бум! Бум!.. (Внезапно замолкает.) Не то...

Отец. Хорошо начала и почему-то замолчала...

Мать. Устала...

Отец. А я очень лестницей доволен. (Идет и хлопает по ней ладонью.) Дуб.

Мать. Бук под дуб.

Отец. Нет... не бук. Уж в крайнем случае елка, но не бук. Бук — такое дерево, слишком... ну, ты понимаешь.

Мать. Где тут кухня?

Отец (указывает на дверь). Наверное, там.

Зиновия (произносит нараспев). Там внизу у меня была комната, голубая, как будто для мальчика; посредине — письменный стол, в правом ящике — альбом, куда я наклеивала портреты кинозвезд, в нижнем — школьные тетрадки, книжки на полках; я смотрела в окно на зеленые листья, и солнце светило все время, тогда май длился двенадцать месяцев, и в каждом мае было тридцать одно воскресенье, и пахло свежим воском и мятными конфетами, а у меня на кровати лежало кружевное покрывало, кружево не ручное, но очень красивое, его замачивали в чае, и оно становилось светло-бежевым, как хлебный мякиш. А по вечерам я танцевала.

Мать. Дорогая, тебе еще рано жить воспоминаниями. (Сидит, сложа руки.)

Отец открывает одну за другой все двери, шкафы, буфет и время от времени дает затрещины шмурцу.

Отец. А вот эта дверь выходит на лестничную площадку.

Зиновия. И потом приходит?

Отец. Зиновия, не надо понимать все буквально, у меня и так голова кругом идет.

Зиновия (шепчет). Буквально. (Пожимает плечами.) Отец. Ты бы лучше уроки сделала.

Выходит на лестничную клетку. Видно, как он пристально разглядывает дверь в квартиру напротив. Потом возвращается. Зиновия ходит по сцене с рассеянным видом.

Отец. Сосед вроде приличный.

Мать. Ты его видел?

Отец. Я табличку видел.

Мать. Мало ли на что можно табличку повесить. Ты мне постоянно это говоришь.

Отец. Он — советник.

Мать. Может быть, придется к нему обратиться.

Входит Дурища.

Дурища. Что делать на завтрак?

Зиновия. На завтра или на завтрак?

Дурища. Сварить что-нибудь?

Мать. Лучше просто перекусим.

Зиновия. Пополам перекусим?

Отец. Так что мы перекусим?

Дурища. Телятину, суп, редиску, манную кашу, палтус, морковь или кнели? Или, если хотите, угря, салями, шпигованное мясо, свиную голову в уксусе и мидии.

Мать. А что осталось?

Дурища. Лапша.

Отец. Не хочу лапшу. Между прочим, после такой ночки...

Мать. Если больше ничего нет, тогда приготовьте лапшу.

Дурища. Зачем ее готовить, она и так готовая.

Мать. Тогда отварите.

Дурища. Хорошо. (Уходит на кухню.)

Отец. Интересно, какие он советы дает.

Мать. Кто? (Подходит к шмурцу и бьет его.)

Отец (валится в кресло и закуривает трубку). Сосед.

Мать. А, советник.

Зиновия. Мама, можно я радио включу?

Мать (обращается к отцу). Можно ей включить радио?

Отец. Радио... (Почесывает затылок.) А где оно? Я его завернул в желтое клетчатое одеяло. Оно у тебя было?

Мать. Нет... у меня был старый черный чемодан, сумка с бельем и --">