Владимир Владимирович Набоков - Русалка

Русалка

Заключительная сцена к пушкинской «Русалке»

Берег.

КНЯЗЬ:

Печальные, печальные мечты

вчерашняя мне встреча оживила.

Отец несчастный! Как ужасен он!

Авось опять его сегодня встречу,

и согласится он оставить лес

и к нам переселиться…

(Русалочка выходит на берег.)

                                   Что я вижу!

Откуда ты, прекрасное дитя?{1}

РУСАЛОЧКА:

Из терема.

КНЯЗЬ:

                Где ж терем твой? Отсюда

до теремов далече.

РУСАЛОЧКА:

                             Он в реке.

КНЯЗЬ:

Вот так мы в детстве тщимся бытие

сравнять мечтой с каким-то миром тайным.

А звать тебя?

РУСАЛОЧКА:

                   Русалочкой зови.

КНЯЗЬ:

В причудливом ты, видно, мастерица,

но слушатель я слишком суеверный,

и чудеса ребенку впрок нейдут

вблизи развалин, ночью. Вот тебе

серебряная денежка. Ступай.

РУСАЛОЧКА:

Я б деду отнесла, да мудрено

его поймать. Крылом мах-мах и скрылся{2}.

КНЯЗЬ:

Кто — скрылся?

РУСАЛОЧКА:

                       Ворон.

КНЯЗЬ:

                                Будет лепетать.

Да что ж ты смотришь на меня так кротко?

Скажи… Нет, я обманут тенью листьев,

игрой луны. Скажи мне… Мать твоя

в лесу, должно быть, ягоду сбирала

и к ночи заблудилась… иль попав

на топкий берег… Нет, не то. Скажи,

ты — дочка рыбака, меньшая дочь,

не правда ли? Он ждет тебя, он кличет.

Поди к нему{3}.

РУСАЛОЧКА:

                       Вот я пришла, отец.

КНЯЗЬ:

Чур, чур меня!

РУСАЛОЧКА:

                      Так ты меня боишься?{4}

Не верю я. Мне говорила мать,

что ты силен, приветлив и отважен,

что пересвищешь соловья в ночи,

что лань лесную пеший перегонишь.

В реке Днепре она у нас царица;

«Но, говорит, в русалку обратясь,

я все люблю его, все улыбаюсь,

как в ночи прежние, когда бежала,

платок забывши впопыхах, к нему

за мельницу».

КНЯЗЬ:

                     Да, этот голос милый{5}

мне памятен. И это все безумье —

и я погибну…

РУСАЛОЧКА:

                   Ты погибнешь, если

не навестишь нас. Только человек

боится нежити и наважденья,

а ты не человек. Ты наш, с тех пор

как мать мою покинул и тоскуешь.

На темном дне отчизну ты узнаешь,

где жизнь течет, души не утруждая.

Ты этого хотел. Дай руку. Видишь,

луна скользит, как чешуя, а там…

КНЯЗЬ:

Ее глаза сквозь воду ясно светят{6},

дрожащие ко мне струятся руки!

Веди меня, мне страшно, дочь моя{7}…

Исчезает в Днепре.

РУСАЛКИ:

(поют){8}

Всплываем, играем

и пеним волну.

На свадьбу речную

зовем мы луну.

Все тише качаясь,

туманный жених

на дно опустился

и вовсе затих.

И вот осторожно,

до самого дна,

до лба голубого

доходит луна.

И тихо смеется,

склоняясь к нему,

Царица- Русалка

в своем терему.

Скрываются. Пушкин пожимает плечами.

Примечания

Русалка

Заключительная сцена к пушкинской «Русалке»

Впервые: Новый журнал. 1942. № 2.

Сцена была написана предположительно в 1939 г., в Париже, как сочинение Федора Годунова-Чердынцева, которое должно было войти составной частью во второй том «Дара» (Б01.^[1] С. 597); переехав в США, Набоков переработал сцену и опубликовал как самостоятельное произведение.

В сохранившихся набросках неосуществленного Набоковым продолжения «Дара» Федор Годунов-Чердынцев признается Кончееву: «Меня всегда мучил оборванный хвост „Русалки", это повисшее в воздухе, опереточное восклицание „откуда ты, прекрасное дитя". <…> Я продолжил и закончил, чтобы --">