Хуан Хосе Алонсо Мильян - Цианистый калий… с молоком или без?

знать!

Сокорро. А что вы собираетесь ему дать? Какое-нибудь немецкое лекарство… не так ли? Послушайте меня: по части лекарств немцы большие доки… Не верите — спросите у Венеранды.

Венеранда. Согласна. А по части радио и всяческой механики — просто нет слов. И потом они такие белокурые, такие высокие…

Адела. Вы что-нибудь слышали о цианистом калии?

Венеранда. Нет, донья Адела, не слыхала. Мало путешествуем… Из всех лекарств и прочей пакости нам лучше всего помогает термометр. Правда же, Сокорро?

Сокорро. Истинная правда. Но нам пришлось от термометра отказаться, из-за него язвы.

Венеранда. А мне он-пришелся в самую пору.

Адела. Термометр?

Венеранда. Ну да, мы же о нем говорим. Мы принимали его как укрепляющее. Особенно для аппетита! А летом он такой холодненький!

Сокорро. Плохо только, что мне он понижает давление. Но ничего. Может, цианистый калий не понижает давления.

Лаура. Это средство — безотказное. И действует моментально. Последнее достижение науки.

Венеранда (смеется). Слышишь, Сокорро? Ну и ну…

Сокорро. Да уж… А кто ждет ребеночка?

Венеранда. С чего ты взяла, дорогая? Что за привычка…

Сокорро. Ослышалась, наверное.

Венеранда. Уж извините ее. Мы сегодня весь вечер ходим по гостям, вы — четвертые, вот бедняжка и запуталась совсем. Вы знаете, какая у нее привычка: чуть чего недопоняла в разговоре, сразу подозревает, Шестую заповедь. И ведь почти всегда в точку попадает. Адела. Я все беру на себя… А это так тяжело… Поймите… Дедушка уже почти три месяца при смерти… и… и… (Плачет.)

Венеранда. Ну, будет, будет, донья Адела…

Сокорро. Не печальтесь так, дорогая… Завтра — День поминовения. Не надо терять надежды.

Венеранда. Ну конечно… может, вдруг и… Как знать?

Адела. Вы хотите меня утешить. Но я-то знаю, что у него еще достаточно сил.

Лаура. Вы — оптимисты. Мы тоже так думали неделю назад… но время идет… Все — по-прежнему… Вот послушайте… Тут всякую надежду потеряешь.

Все замолкают, явственно слышны предсмертные стоны дедушки.

Сокорро. Стонет-то как складно, бедНЯжка

Венеранда. И громко. Эдак и радио не послушаешь.

Лаура. Сеньора, мы у себя в доме радио никогда не держали.

Адела. А то утром радио наслушаются, а к вечеру, глядишь, и в кино побегут. А жизнь — вовсе не развлечение, как некоторые думают…

Марсиаль, заснувший на стуле, начинает похрапывать.

Поймите меня правильно…

Марсиаль храпит громче.

Мы так страдаем!.. Нету сил… Ночью и днем… ходим за ним как милосердные сестры…

Донья Адела берет свисток, висящий у нее на шее, и довольно пронзительно свистит. Марсиаль тотчас же перестает храпеть. Она как ни в чем не бывало отпускает свисток.

Никогда не думала, что у дедушки такое здоровье… Обычно люди доживают до определенного возраста и умирают… Разве не так?

Венеранда. Во всяком случае, в наше время бывало так, люди вели себя приличнее.

Лаура. Но все, сегодняшняя ночь — последняя.

Страшный раскат грома. Пауза. Все как по команде вздыхают.

Сокорро. Да вы, донья Адела, просто святая… Святая, да и только!

Венеранда. Вот именно… Кстати — о святых. По-моему, уместно прочитать «Отче наш».

Сокорро. Как сказать… Столько времени господь Бог призывает дона Грегорио, и вы донья Адела, такая цельная натура… Вот именно — такая «цельная».

Адела. «Цельная»… «Цельная»… Бели бы не тот случай, может, и была бы цельная… но ноги… Нет, воля-то у меня есть, воли мне всегда хватало! Сколько страданий в жизни! Не верите — спросите у моей дочери. Лаура, доченька… Сколько страданий в жизни, правда же?

Лаура. Почему вы со мной завели разговор о страданиях? Только потому, что я не смазливая, потому что у меня никогда не было жениха и я родилась в Эстремадуре?

Венеранда. Как знаменитый конкистадор Писарро.

Лаура. Он-то мужчина… А я наоборот. Но и мой час придет. Всю жизнь влачила жалкое существование, как рабыня… Сперва — отец…

Адела. Не поминай отца, Лаура, у нас гости.

Лаура. Потом ты, мама… Еще чище… А потом — дедушка… И этот проклятый дом.

Сокорро. Почему проклятый?.. А с виду такой веселый и уютный.

Лаура. В том-то и беда… Что веселый… Слишком веселый. Лучше бы уж ничего не напоминало, что мы — живые --">