Дэниел Силва - Убийство в Вене

ярко-голубого неба, испещренного серо-бурыми облаками. Все святые были отделены друг от друга и стояли перед Богом в такой изоляции, что было чуть ли не больно смотреть на них. Это была удивительная для восьмидесятилетнего человека работа.

Реставратор стоял, застыв перед этой частью алтаря, словно четвертая фигура, созданная умелой рукой Беллини, и, глядя на пейзаж, дал волю воображению. Помедлив немного, он пролил лужицу «Монолита-20» на свою палитру, добавил краски, затем развел кашицу аркосолвом, пока она не достигла нужной консистенции и густоты.

И снова посмотрел на образ. Тепло и богатство красок побудили историка искусства Ван Марля прийти к выводу, что тут явно чувствуется рука Тициана. Реставратор же считал – при всем уважении к Ван Марлю, – что он ошибся. Реставратор ретушировал работы как Беллини, так и Тициана и знал манеру письма обоих художников не хуже морщинок от солнца вокруг своих глаз. Запрестольный образ в церкви Сан-Джованни-Кризостомо написал Беллини, и только Беллини. К тому же в то время, когда создавался этот образ, Тициан отчаянно пытался сбросить с Беллини мантию самого великого художника Венеции. Реставратор искренне сомневался, что Джованни пригласил бы молодого упрямца Тициана выполнить столь важное поручение. Ван Марль, подготовься он как следует, избавил бы себя от стыда за свое столь абсурдное мнение.

Реставратор надел очки-лупы и сосредоточился на розовой тунике святого Христофора. Фреска пострадала от десятилетий недосмотра, резких скачков температуры и постоянного дыма от ладана и свечей. Одежда Христофора утратила свой первоначальный блеск и была испещрена островками pentimenti,^[2] пробившимися на поверхность. Реставратору поручили воссоздать образ в его первоначальной красоте. Ему предстояло проделать работу так, чтобы образ не производил впечатления чего-то наспех намалеванного имитатором. Короче, он хотел приехать и уехать, не оставив следов своего присутствия: сработать так, чтобы казалось, будто сам Беллини восстановил свою картину.

Два часа реставратор работал в одиночестве – тишина нарушалась лишь звуком шагов на улице да грохотом открываемых на лавках алюминиевых ставней. Мешать ему стали начиная с десяти часов, когда пришла известная в Венеции уборщица алтарей Адрианна Зинетти. Она просунула голову под накрывавшую реставратора парусину и пожелала доброго утра. Досадуя, он снял увеличительные очки и заглянул через край мостков. Адрианна встала так, что было невозможно не проникнуть взглядом в ее декольте и не увидеть ее удивительных грудей. Реставратор церемонно кивнул и проследил, как она с поистине кошачьей уверенностью взобралась по своим лесам. Адрианна знала, что у него есть женщина – еврейка из старого гетто, тем не менее при малейшей возможности флиртовала с ним, словно еще один многозначительный взгляд или еще одно «случайное» касание способны разрушить его систему обороны. А он завидовал простоте, с какой она смотрела на жизнь. Адрианна любила произведения искусства, венецианскую еду и поклонение мужчин. Остальное не имело для нее значения.

Затем появился молодой реставратор по имени Антонио Полити, он был в солнечных очках и выглядел как с похмелья – этакая рок-звезда, прибывшая для еще одного интервью, которое он хотел бы отменить. Антонио не потрудился пожелать реставратору доброго утра. Они взаимно не любили друг друга. В осуществлении проекта восстановления Кризостомо Антонио поручили реставрировать центральный запрестольный образ работы Себастьяно дель Пьембо. Реставратор считал, что молодой человек не готов для такой работы, и каждый вечер, прежде чем уйти из церкви, втайне взбирался на мостки Антонио, чтобы проверить его работу.

Франческо Тьеполо, возглавлявший проект восстановления Сан-Джованни-Кризостомо, приходил последним, – шаркающий бородач в свободной белой рубашке навыпуск и с шелковым шарфом вокруг толстой шеи. На улицах Венеции туристы принимали его за Лучано Паваротти. Венецианцы же редко так ошибались, так как Франческо Тьеполо возглавлял самую успешную кампанию по реставрации во всем районе Венето. В кругах венецианского искусства он был авторитетом.

– Buongiorno,^[3] – пропел Тьеполо. Его глухой голос пробудил эхо высоко под куполом.

Он схватил своей большой рукой мостки реставратора и как следует встряхнул. Реставратор, словно горгулья, склонил голову набок.

– Вы --">