Фредерик Форсайт - Долг

женщина в переднике. Тракторист заговорил с ней, показывая на нас. Она в ответ кивнула. Тогда, жестом подозвав нас поближе, он взгромоздился на трактор и уехал.

Пока они разговаривали, я оглядывался вокруг. Двор фермы почти ничем не отличался от многих других, виденных мною прежде. Коровник, конюшня, загон для волов, деревянный желоб у водокачки, большая куча компоста, на которой копошились куры. Все постройки потемнели от времени, вид у них был неказистый, допотопный, но именно такие вот фермы, очень распространенные во Франции, издавна составляли основу сельского хозяйства страны.

Где-то рядом раздавались мерные удары топора. Слышно было, как тяжело разлетаются деревянные чурки: кто-то заготавливал дрова на зиму. Хозяйка поманила нас в дом.

Внутри, возможно, были гостиная и комната отдыха, но нас проводили прямо на кухню. Здесь, должно быть, и протекала семейная жизнь. Посредине выложенного каменными плитами помещения стоял обеденный стол; на нем горела керосиновая лампа. У очага примостились два расшатанных кресла. Судя по ручному насосу у раковины, вода подавалась из источника. Я поставил чемодан на пол.

Наша хозяйка оказалась красивой женщиной. Круглая, краснощекая, с серебристыми волосами, уложенными на затылке в тугой узел, в длинном сером платье с белоснежным передником – она встретила нас очень радушно. Ее лицо все время озарялось приветливой улыбкой. Она представилась нам как мадам Прис, но с нашими именами совладать не сумела. Объяснялись мы по-прежнему без слов, одними жестами. Однако, после всего случившегося с нами, были рады любому гостеприимству.

Мадам Прис предложила Бернадетте подняться наверх, взглянуть на комнату и привести себя в порядок. Для меня подобная прихоть, вероятно, считалась излишеством. Бернадетта, взяв чемодан, ушла вместе с хозяйкой. Я же решил подышать вечерней прохладой и подошел к окну. Оно выходило на задний двор. Около деревянного навеса, в зарослях травы, стояла повозка. Дрова кололи за забором. Мне было видно, как размеренно поднимался и опускался топор.

Через десять минут, умывшись холодной водой, спустилась освеженная Бернадетта. Хозяйка поливала ей в фарфоровый тазик из каменного кувшина, а после выплеснула воду из окна верхнего этажа прямо во двор. Я вопросительно посмотрел на жену.

– Комната чудесная, – сказала она.

Мадам Прис вся расцвела, глядя на нас. Слов она, конечно, не понимала, но в голосе жены уловила одобрение.

– Я надеюсь, – продолжила Бернадетта, все еще сохраняя на лице ослепительную улыбку, – что никаких букашек-таракашек тут не водится.

Я тоже очень этого боялся. Укусы насекомых жена переносила мучительно – на ее нежной кельтской коже всегда оставались огромные волдыри, которые долго не проходили. Мадам Прис, усадив нас на продавленные кресла, принялась хлопотать у плиты. Я понял, что сильно проголодался, когда уловил какие-то вкусные запахи.

Минут через десять нас позвали к столу. Внушительных размеров супница стояла в центре, хозяйка предложила мне воспользоваться половником. Я разлил по фарфоровым чашкам густой бульон, заправленный овощами, в основном картофелем, – на редкость сытный и вкусный. Мы с Бернадеттой охотно уничтожили по три порции, заедая суп душистыми ломтями мягкого белого хлеба. Сама мадам Прис не садилась ужинать и только приговаривала: «Servez-vous, monsieur, servez-vous»,^[8] – пока мы с завидным аппетитом поглощали еду.

Не прошло и пяти минут, как удары топора прекратились, и через несколько секунд дверь с черного хода распахнулась, чтобы пропустить в кухню самого хозяина. Я поднялся ему навстречу, мадам Прис начала было объяснять что-то, но он не проявил к непрошенным гостям ни малейшего интереса, и мне пришлось снова усесться.

Это был рослый, мощного сложения человек лет шестидесяти – настоящий великан. Коротко остриженная голова его доставала до самой притолоки. Я заметил, что у него крохотные, как пуговицы, уши. Передвигался по комнате он неуклюже, сутулился. Природа наделила его необыкновенной физической силой, но, как вскоре можно было убедиться, обделила умом. Он оглядел нас равнодушными, по-детски чистыми голубыми глазами и неторопливо уселся на свое место, не сказав ни единого слова.

Жена подала ему полную до краев чашку с супом. Он взял ее немытыми, темными от въевшейся грязи руками, придвинул к себе и принялся громко хлебать, бесцеремонно отламывая от лежащей рядом --">