Михаил Михайлович Стрельцов - Узют-каны

Выходило, что матушка-Сибирь опять пукнула, и каменные глыбы, нарушив высоковольтную линию, раздавили метеостанцию, где и находился эпицентр взрыва, ставшего причиной пожара. Дальше журналист со смешной фамилией «Наш кор.» задавался вечным вопросом – кто виноват? И требовал на него ответить администрацию области. Затем приводились слова упомянутого В. С. Петрова: «Потушить пожар мы не в силах. Остаётся сдерживать его распространение на лесные массивы, а так же уповать на хорошие дожди». Решением комиссии являлось постановление об эвакуации людей из детских баз, домов отдыха, санаториев и посёлков, находящихся на возможном пути распространения огня.

Молчун зевнул, достал из нагрудного кармана нераспечатанную пачку сигарет, повертел её в руке и попытался привычно произнести рекомендуемый Леви текст:

– У меня есть выбор. Я могу закурить, а могу не курить… и так далее, чёрт возьми. Хочу – курю, хочу – не курю.

Он входил в новую жизнь и стремился отбросить старые привычки. Сколько сил и времени понадобилось на то, чтобы не считать по утрам мелочь и не бриться трясущимися руками! Как он мечтал, чтобы этот таёжный пожар внезапно ворвался в город и сжёг всего-навсего одну квартиру – чёрт с ней, с квартирой! Он представлял раскрытые от ужаса глаза, когда огонь постучит в дверь и распахнет её настежь, когда медленно приблизится к кровати и заглянет в расширенные зрачки…

– Ты здесь? Я думала, ты…

Какой-то своей частью, возможно, искрящейся ладонью полоснёт Её по лицу, схватит за волосы, превращаемые в палёную вонь. Уже дымится одеяло, тошнотворная гарь забивает ноздри… А тот, кто прикидывался другом, кто долгими вечерами выслушивал пьяный бред и видел, как трезвели глаза при упоминании о Ней, этот Иуда закричит, завопит, забьёт ногами под тлеющим одеялом, но будет поздно. Кулак огня, ломая зубы, влезет в распахнутый рот и сожжёт мерзкую душонку… А потом сгорит всё: вспыхнут шторы, заискрятся внутренности телевизора, лопнет кинескоп, куском поролона изогнётся и развалится кресло, рухнет дедовский стул с высокой спинкой, рванёт дезодорант на трюмо. Гардероб, повинуясь неистовой силе, распахнётся, и целый ряд повешенных на плечики Её займётся, разбрасывая разноцветные лоскутки. Он уж ощущал запах горелой ткани, перед глазами вился дымок – пусть всё сгорит: жизнь, любовь, долг, горит, тлеет, превращается в пепел, как эта сигарета…

Молчун сплюнул от досады, выкинул до половины выкуренную сигарету и, оставив газету на скамейке, направился к дому из сказки про трёх медведей. Ветерок только и ждал этого. Он напоследок заглянул в грустные глаза дружелюбно вытянутой морды вислоухого Тузика и принялся шелестеть, перелистывая страницы. Наконец ему удалось скинуть газету и закатить её под скамейку. В небе со стороны тайги прострекотала огромная стрекоза с жёлтым брюхом и красными опознавательными полосками на борту. Вертолёты в последнее время зачастили.

Молчун и этот проводил взглядом, ступил на крыльцо, почувствовав, как разбивается досада, распахнул дверь и побрёл по мягким ковровым дорожкам. Спокойствием веяло от выкрашенных бледно-голубых стен, от полукруглых абажуров, несущих неоновый свет, от обилия экзотической зелени в кадушках. Трепет благоговения прильнул к сердцу. Как хорошо в этом оазисе тишины и покоя, где никого не интересует – кто ты, что тебя сюда привело, даже твоё имя абсолютно ничего не значит и меняется на прозвище, данное каким-нибудь краснобаем и балагуром, который, казалось, был принадлежностью любого круга людского сообщества. Дом отдыха, дом отдыха – ему как никогда нужен отдых. Молчун, не поднимаясь в свою комнату, прямиком прошествовал в столовую. Что же не так? Почему внутри организма какой-то ленивый зверёк вертится и не даёт насладиться размеренным покоем? Имя этого зверька – эвакуация. По крайней мере, так окрестил его Молчун. Он вошёл в залитую светом столовую, пропитанную головокружительными запахами жареной говядины, сметаны в борще и еле уловимым ароматом свеженарезанных томатов.