Роберт Рик МакКаммон - Пятерка

глотком. — Я все.

Он вышел из кабинки, положил на стол доллар и шагнул из ресторана на жаркое солнце. Сейчас, в середине июля 2008 года, уже много дней подряд стояла немилосердная жара. Землю спалила засуха. В воздухе висела дымка и едкий запах степного пожара — может быть, из соседнего графства. Но где же Джордж?

Возле «Жестянки» — как называл машину Майк — Гения-Малыша не было. Кочевник увидел улетающий клуб дыма и направился к краю парковки, где на низком кирпичном заборе сидел Джордж, все еще занятый телефонным разговором. Точнее, Джордж слушал, часто затягиваясь сигаретой, а по длинному прямому коридору шоссе I-35 пролетали автомобили.

Кочевник тихо подошел и встал сзади. Джордж, наверное, почуял присутствие черной ауры, потому что вдруг повернул голову, посмотрел прямо на Кочевника и сказал в телефон:

— Слушайте, мне пора сейчас, я перезвоню, о’кей? — Телефонный собеседник вроде бы не хотел оставлять тему, и Джордж добавил: — Я вам дам знать завтра. Да. Утром, до десяти. Да. Ну, о’кей.

Он убрал телефон в кармашек на поясе, затянулся сигаретой, как астматик — кислородом, и выпустил дым через нос.

Кочевник ничего не сказал.

Наконец Джордж спросил:

— Готовы они уже?

— Нет.

Джордж все смотрел на проезжающие машины. Кочевник сел на забор чуть поодаль, не ожидая приглашения, потому что у нас свободная, мать ее, страна.

Оба они в своем мундире, подумал Кочевник. У Джорджа — мундир человека при власти, человека, который разговаривает с бухгалтерами, если они есть. Человека, который ведет переговоры с банкиром о ссуде на новую аппаратуру, если есть такой банкир, и ссуда, и новая аппаратура, которую надо приобрести. Хотя у Джорджа в каждой мочке по три серебряных колечка, все равно вид у него консервативный, он представляет голос разума, узды на этих психов, которые называют себя «The Five». А мундир Кочевника — армейской зелени футболка, сильно поношенные черные джинсы, черные высокие конверсы и темные очки, отсекающие жар света и заслоняющие мир, пока он, Кочевник, не сочтет нужным на него посмотреть. Мундир бойца, бунтаря против машины, сурового бойца-барда, что пленных не берет. Изрекателя истины — когда есть что изрекать. Это если он хоть какую-то истину знает, в чем Кочевник сомневался. Но что костюм должен быть выбран под роль — в этом сомневаться не приходится.

Две недели назад ему стукнуло двадцать девять. Ему поднесли торт без сливок и соевое мороженое, потому что на молочное у него аллергия. Сводили на пейнтбол. День рождения празднуют у каждого, такова изначальная договоренность. Не письменная, но понимаемая. Как и на сцене, где у каждого свое время. Время, когда товарищи показывают, что тебя ценят. Это важно — чтобы тебя ценили. Как будто ты что-то значишь в мире и твоя жизнь и твоя работа — не застрявший грузовик, молотящий колесами в грязной яме. Как будто кому-то важно, что ты делаешь.

Он был хорошим фронтменом: шесть футов один дюйм, худой и поджарый, вид как у голодного волка. Боевой оскал и стойка у него получались не хуже, чем у любого идущего по дороге ствола и ножа. Нос перебит в кабацкой драке в Мемфисе, на подбородке шрам от брошенной пивной бутылки в Джексонвиле. Родился он в Детройте и на суровых улицах научился оглядываться, чтобы сзади чего-нибудь не прилетело.

Вот сейчас, здесь, с Гением-Малышом, как раз время оглянуться.

— Деловой звонок? — спросил Кочевник.

Джордж не ответил, и это сказало Кочевнику все, что он должен был знать. Но через какое-то время — десять секунд, пятнадцать, не играет роли, — Джордж заговорил, потому что он правильный пацан и понятия знает.

— Джон, мне тридцать три года.

— Ага. — Не новость. Кочевник помнил, как отмечали в апреле день рождения. — И?

— Тридцать три, — повторил Джордж. — Десять лет назад я готов был горы свернуть. Весь мир был мой, понимаешь?

— Да, — ответил Кочевник, но это прозвучало вопросом.

— Десять лет — долгий срок, друг. А в нашем деле год за семь надо считать, как собачий возраст. С самых моих двадцати лет я на дороге с какой-нибудь группой. Первый живой концерт — с «Survivors» из Чикаго. — Джордж в Городе Ветров родился и вырос. — Месяца четыре они продержались, потом лопнули. Не осталось выживших.^[2] — Он не стал ждать и смотреть, улыбнулся ли Кочевник, но этого бы все равно не случилось. — Потом группа Бобби Эппла из Урбаны. Я тебе про это рассказывал?

— Нет.

Много --">