Стивен Кинг - Возрождение

— Спасибо, па.

— Острый язык заработал тебе возможность помочь маме с посудой.

— Но сегодня очередь Энди!

— Была очередь Энди, — уточнил отец, поливая сиропом последний блин. – Хватай полотенце, острослов. И постарайся ничего не разбить.

— Балуете вы его, — сказал Кон, но полотенце взял.

Конни не так уж и ошибался насчет моего представления о вечном. Пять дней спустя подарок Энди — игрушечный медицинский набор – пылился под кроватью. Некоторых частей в нем все равно не хватало, потому что Энди купил его за четвертак на распродаже. Туда же отправился и пазл от Терри. Сам Кон подарил стереоскоп, который продержался чуть дольше остальных, но все равно вскоре навсегда оказался в шкафу.

От родителей я получил одежду, потому что мой день рождения выпал на конец августа, а в том году я должен был пойти в первый класс. Новые брюки и рубашки показались мне столь же интересными, как таблица для настройки телевизора, но я постарался произнести слова благодарности как можно более восторженно. Сейчас я понимаю, что они наверняка раскусили меня – притворная радость дается шестилетним не слишком-то хорошо… хотя, должен отметить, учимся мы этому быстро. В любом случае, одежду постирали, высушили на бельевой веревке и сложили в шкаф. Не стоит, наверное, упоминать, что в следующий раз я увидел ее только в сентябре, когда пришла пора идти в школу. Помню, что свитер оказался на удивление крутым – коричневым в желтую полоску. Когда я носил его, то воображал себя супергероем по прозвищу Человек-оса: берегитесь моего жала, злодеи!

Но насчет сундучка с армией Кон ошибся. Я играл с солдатиками почти каждый день, обычно — на полоске голой земли между нашим палисадником и Методист-роуд, которая в те годы и сама была земляной. Тогда все дороги в Харлоу были грунтовками, кроме шоссе № 9 и двухрядки, ведущей к Козьей горе, где находился курорт для богатых. Я помню, как мама иной раз даже плакала из-за того, сколько пыли летит в дом в засушливые летние дни.

Часто по вечерам я играл в солдатиков с лучшими друзьями, Билли Пакеттом и Элом Ноулзом. Но в тот день, когда в моей жизни впервые появился Чарльз Джейкобс, я был один. Не помню, почему не пришли Билли и Эл, зато помню, как радовался, что в кои-то веки могу поиграть без них. Во-первых, можно было не делить армию на три части. Во-вторых, и это было важнее, не пришлось спорить с ними из-за того, кому побеждать в сражении. Честно говоря, я считал, что вообще не обязан проигрывать: солдатики-то мои, и сундучок тоже.

Как-то жарким днем в конце лета, вскоре после моего дня рождения, я поделился этой мыслью с мамой. Она взяла меня за плечи и посмотрела в глаза. Верный признак, что мне предстоял очередной Жизненный Урок.

— Половина бед в мире проистекает из этого вот «мое-мое», Джейми, — сказала она. — Когда ты играешь с друзьями, солдатики принадлежат вам всем.

— Даже если мы понарошку враги?

— Даже тогда. Когда Билли и Эл уходят домой ужинать, а ты складываешь солдатиков в коробку…

— Это сундучок!

— Хорошо, в сундучок. Когда ты их убираешь, они снова твои. Люди умеют обижать друг друга самыми разными способами, — ты это еще узнаешь, когда подрастешь. Но я считаю, что корень всех зол — обыкновенный эгоизм. Обещай, что не будешь эгоистом, малыш.

Я пообещал. Но мне все равно не нравилось, когда побеждали Билли и Эл.

Тем октябрьским днем 1962-го, когда судьба мира висела на волоске из-за тропического клочка земли под названием Куба, я воевал за обе стороны, а значит, победа в любом случае оставалась за мной. С утра по Методист-роуд проехался грейдер («и не надоело ему камни двигать», обычно ворчал папа), оставив после себя кучки рыхлой земли. Сначала я сделал холмик, который затем превратился в холм, а потом — в холмище, почти мне по колено. Сперва я хотел назвать его Козьей горой, но это показалось мне банальным (ведь до настоящей Козьей горы всего лишь дюжина миль) и скучным. Пораскинув мозгами, я назвал его Череп-горой и даже попытался выкопать в ней глаза-пещеры, но сухая земля тут же их засыпа́ла.

— Ну и ладно, — сказал я россыпи солдатиков в сундучке. – Жизнь — не сахар, всего не заполучишь.

Это была одна из любимых папиных присказок, и с пятью-то детьми он знал, о чем говорит.

— Пещеры будут понарошку.

Половину войск я расставил на вершине Череп-горы, где они смотрелись очень внушительно (особенно --">