Патриция Хайсмит , Вэчел Линдсей - Случайные попутчики

Всем Виргиниям

1

Поезд несся вперед, отбивая неровный сердитый ритм. Он все чаще останавливался на все более маленьких станциях, где нетерпеливо застывал на минуту, а затем вновь набрасывался на прерии. Но движение было неуловимым. Прерии всего лишь раскручивались бесконечными волнами, словно кто-то небрежно встряхивал огромное розоватое одеяло, и, чем быстрее бежал поезд, тем веселей и обманчивей были волны.

Гай отвел взгляд от окна и придвинулся к спинке сиденья.

В лучшем случае, подумал он, Мириам начнет тянуть с разводом. Может, и не захочет развода, только денег. И получит ли он вообще от нее развод?

Он понял, что ненависть начинает сковывать его мысли, блокировать дороги, которые разум нащупал еще в Нью-Йорке, превращая их в слепые тупики. Он чуял Мириам в конце пути, теперь уже близко, — розовую, в рыжеватых веснушках, испускающую, подобно прериям за окном, волны нездорового жара. Злую и жестокую.

Привычным жестом он потянулся за сигаретами, раз в десятый вспомнил, что в пульмановском вагоне запрещено курить, но сигарету все же извлек, дважды постучал ею о стекло наручных часов, глянул на время — 5 часов 12 минут, как будто это могло иметь какое-то значение, сунул сигарету в угол рта и поднес спичку, спрятав огонек в горсти. Сигарета заняла место спички, он принялся глубоко и неспешно затягиваться. Взгляд его карих глаз вновь и вновь обращался к упрямой и привораживающей земле за окном. Петлица на воротничке его мягкой рубашки поползла вверх. Вечерние сумерки начали набрасывать в оконном стекле его отражение: острая полоска белого воротничка под подбородком намекала на стиль прошлого века, как и черные волосы, что топорщились на темени и прилегали к черепу на затылке. Волосы торчком и изгиб длинного носа придавали ему вид в высшей степени сосредоточенный и как бы устремленный вперед, хотя анфас, густые тяжеловесные брови и рот сообщали лицу неподвижность и скрытность. На нем были мятые фланелевые брюки, темный пиджак, который свободно облегал худое тело и слегка отливал фиолетовым там, где падал свет, и небрежно повязанный шерстяной галстук помидорного цвета.

Мириам не стала бы оставлять ребенка, если бы не хотела его, решил Гай. А из этого следует, что любовник намерен на ней жениться. Но зачем она его вызвала? Для развода его присутствие не требовалось. И почему он пережевывает все ту же жвачку, которую уже отжевал четыре дня назад, когда получил от нее письмо? В пяти или шести строчках Мириам сообщала своим круглым почерком лишь то, что собирается оставить ребенка и хочет с ним повидаться. Ее беременность обеспечивает развод, внушал он себе, так стоит ли нервничать? Сильнее всего его терзало подозрение, что в своих тайная тайных он просто ревнует: от кого-то другого она рожать собирается, а вот от него сделала в свое время аборт. Нет, твердил он себе, язвит его один только стыд — стыд за то, что любил такую женщину, как Мириам. Он раздавил сигарету о решетку радиатора. Окурок выкатился к ногам, носком ботинка он затолкал его назад под радиатор.

Теперь впереди ждет столько хорошего. Развод, работа во Флориде — он не сомневался, что правление одобрит его эскизы и сообщит о решении уже на этой неделе, — и Анна. Теперь они с Анной могут строить планы на будущее. Больше года он напряженно ждал, чтобы что-то случилось — чтобы это случилось, — и он бы обрел наконец свободу. Щекочущим взрывом взметнулось ощущение счастья, он расслабился в своем углу на плюшевом сиденье. Вообще-то он ждал этого три последних года. Конечно, можно было бы заплатить за развод, но у него в жизни не было столько денег. Начинать карьеру архитектора без благодатного местечка в какой-нибудь солидной фирме было нелегко; нелегко ему и теперь. Мириам не требовала, чтобы он ее содержал, но зато досаждала ему по-другому; например, говорила о себе и о нем в Меткафе так, словно они по-прежнему прекрасно ладят, словно в Нью-Йорке у него всего одно дело — встать на ноги и в конце концов выписать ее к себе. Время от времени она просила у него денег — понемногу, но ему и эти приходилось выкраивать, а не послать было нельзя: ей проще простого ославить его на весь Меткаф, это вполне в ее духе, а в Меткафе живет его мать.

Высокий белокурый --">