Владимир Николаевич Орешкин - Вдох Прорвы

Владимир Орешкин Вдох Прорвы ^{Рок И его проблемы Книга Первая}

Глава Первая

«Основываясь на оценках французского демографа Бирабена, подсчитано, что за период нового летоисчисления, от рождения Иисуса Христа до наших дней, на Земле жило больше 60 миллиардов представителей Гомо сапиенс»…

Книга рекордов Гиннеса

1

Если вас когда-нибудь бросала женщина, — вы поймете меня. Но только если это случилось с вами, как и со мной, — впервые.

Прежде всего, это обидно… Не просто обидно, — обидно до чертиков, до какой-то безысходной тупости. Которая начинается с утра, когда просыпаешься, и тянется целый день и вечер, до того момента, когда начинаешь засыпать, терзая себя всякими идиотскими мыслями.

Потом, — хочется надавать кому-нибудь по морде, и, прежде всего, тому хахалю, из-за которого все случилось… Хотя у них там намерения самые серьезные, и уже, наверное, заготовлены белое платье и черный костюм, впереди тихие семейные радости на долгие годы, — а я шалопай, хотя и приятный, у меня в голове серьезности ни на грош, а только одно на уме, затащить девчонку в постель, — это все, конечная цель, дальше хоть об стену лбом бейся, мои намерения на этом завершаются… Все равно, сквозь какой-то белесый бред, который приходит вместо нормального здорового сна, все время видится, как я всаживаю кулак в его очкастое мурло, как оно деформируется от моего молодецкого удара, и становится чем-то напоминающим пережаренный блин.

Так я поначалу и дрался по ночам с этим полудурком на кулаках, и все время победа была на моей стороне, а значит и справедливость.

Были еще какие-то прощальные разговоры по телефону, после которых накатывала дикая тоска, и хотелось выть. Дурацкие разговоры, напоминающие разбор полетов у летчиков, когда все садятся в кружок и начинают вспоминать, кто что сделал.

А через какое-то время я заметил, что она честно вернула все мои мелочи, которые оставались у нее, но забыла отдать мамино кольцо, которое взяла как-то поносить, единственную фамильную драгоценность в нашем доме, и мою лучшую рубашку, в полоску, которую я попросил Ирину, незадолго до решающего разговора, постирать.

Я не стал звонить и выяснять отношения, хотя нужно было бы, конечно. Может быть, нужно было это сделать, — вернуть принадлежащее мне по праву, — но что-то мешало. Я сам толком не мог понять, — что. Но чувствовал отчего-то, что это важно, не позвонить ей и не потребовать обратно свои вещи, — словно бы подошел к некому барьеру. И то, что было за ним, — не понравилось мне… Мелочность какая-то, на фоне того остального, что происходило у меня в душе…

А еще через неделю, как-то проснувшись, я подумал: человек, это звучит гордо… Может быть оттого, что прошедшей ночью я впервые ни с кем не подрался. А значит, впервые оказался выше обыкновенного мордобоя.

Так что был повод немного возгордиться. Тем более, когда тебе двадцать восемь, на улице — лето, и никогда еще ни на ком свет клином не сходился…

Вот так я оказался на рыбалке.

На работе есть рыбачки, Пашка Фролов и Егор из второй бригады, они могли бы составить компанию, тем более, если судить по их трепу, им удалось переловить половину рыбы в Подмосковье, — но дело было как раз и не в рыбе.

Если я скажу правду, получится очень смешно…

Дело в одиночестве. Дело в том, чтобы побыть одному где-нибудь в лесу, на берегу небольшой речки, когда слышно сквозь шум листьев, как еле заметно она течет куда-то. Когда пахнет подсохшей с утра травой, где-то поблизости попискивает незаметный кузнечик и время от времени тебя касается дым от полупотухшего костра. Когда никого нет рядом, никто не выскажет тебе ни единого слова, и можно, прислонившись спиной к стволу какой-нибудь березки, смотреть безразлично на глупый поплавок, думая о чем-то, и не думая ни о чем одновременно.

Смешно потому, что одиночества хватает дома. С тех пор, как умерла мама, и я остался один, одиночества у меня хоть пруд пруди. Я этим своим одиночеством смогу торговать на рынке, если на него появится спрос.

Это дома я один, или на улице, когда дофига народу, и у всех встречных на лице одно, тоже, что и у меня, — забота о хлебе насущном. А там, — так мне казалось последние два года, — будет другое…

Это была моя несбывшаяся голубая армейская мечта, — исполнение которой я уже столько лет --">