Джонатан Рабб - Заговор

Пномпень, Ирак. Творя все это, он обособился. Над схваткой. Автономен. На деле лишь горстка людей в Вашингтоне осознавала возможности комитета. Артур Притчард был одним из них, поэтому папка, содержавшая Монтанское досье, лежала у него на столе.

— Она идеал, — продолжал Артур, глядя в окно на сумеречный Вашингтон. Книжные полки от пола до потолка, дубовые панели, старинная мебель — все это служило добавлением к создаваемому Притчардом образу. Столб света от единственной лампы падал на почти пустой стол. — Динамика ей известна, мотивы знакомы. — Он откинулся в кресле, чтобы понежиться в последних лучах заходящего солнца. — Откуда колебания?

Боб Стайн шевельнулся в кресле, вцепившись толстыми молочно-белыми пальцами в зеленую кожу обивки. Лицо его, как и все тело, походило на грушу, и сходство довершал клок коротко остриженных волос на макушке. Боб чувствовал себя в своей тарелке, лишь уткнувшись в компьютер или спутниковые распечатки: за этим он усердствовал часами, ублажая себя диетической колой и воздушными сырными шариками. Сложив руки на коленях, он ответил:

— Видишь ли, я не меньше других хочу в этом разобраться, но только она не…

— Да? — спросил Притчард.

— Просто я не думаю, что она… еще на что-то способна. Вот и все.

— Способна? — Притчард повернулся и улыбнулся. — Сигануть через несколько валунов? Разве не это нам предстоит прежде всего проделать в Монтане?

— Мы влезли туда, — напомнил Стайн, — чтобы запечатлеть на фото почтенного сенатора Шентена с кое-какими людьми, с кем он по идее никак не должен бы якшаться. Выяснить у сенатора, с чего бы это он, поборник и столп Новых правых, провел встречу с господами Вотапеком, Тигом и Седжвиком, а потом посмотреть, куда дело повернется.

— Общий шмон, — подал голос третий, удобно раскинувшийся на диване, стоящем возле стены, и деловито распрямлявший скрепку для бумаг.

Питающий слабость к рубахам-ковбойкам и коротким сальным галстукам линялых оттенков, Гейлин О'Коннелл был одним из проницательнейших аналитиков в КПН. Человек-танк: шестифутовое тело носило не меньше двухсот двадцати фунтов костяка и мышц, большая часть которых год от года все сильнее норовила обратиться в желе.

Когда-то он был оперработником и в СНБ, и в комитете, с Притчардом работал со времен Уотергейта: разобрался с кое-какими «жареными» делами, грозившими правительству крайне серьезными неприятностями. Откомандировали его краткосрочно, да срок растянулся на двадцать с лишним лет, пятнадцать из которых он провел на оперативной работе, в поле, как выражаются посвященные. Вдвоем с Притчардом они создали вышколенное ядро агентов, мужчин и женщин, искушенных в том, как выходить сухими из воды и невредимыми из огня.

Но выходить в одиночку. Такая цель ставилась с самого начала. В поле работали солисты: пара слов по телефону, команда из компьютера — никому не позволялось даже знать, из какого здания поступали приказы. Один-единственный незнакомый властный голос. О'Коннелл частенько с иронией думал о том, что в комитете не нашлось места для командных игроков. Впрочем, они с Притчардом давным-давно осознали, что такая установка жизненно для целостности КПН, и долгие часы проводили, налаживая инфраструктуру, которая поддерживала неукоснительную оперативную самодостаточность.

Ничего удивительного, что с годами эти двое очень сблизились. Ведь именно Притчард наконец-то убедил О'Коннелла отказаться от брюк из полиэстера, но, несмотря на все усилия, ничего не смог поделать с его галстуками.

— Мелкая операция ради того, чтобы убедиться, что деньги политиков только на вид остаются чистыми. — Ирландский акцент в речи О'Коннелла нельзя было спутать ни с чем.

— Вот именно, — откликнулся Стайн. — Мы их проследили, застукали вместе и принялись задавать вопросы. И тут, мама родная, появляется мертвая девчушка. Наверное, это звучит несколько странно, только не думаю, что мы можем пройти мимо этого, учитывая прошлое Антона Вотапека. Я говорил вам: его надо было брать сразу, как только мы его засекли.

— Брать его? — скептически переспросил Притчард. — За что? За то, что произошло почти тридцать лет назад и что никому так и не удалось доказать? Кучка детишек отправляется покуролесить в лесах штата Нью-Йорк во время лета любви^[3]… и ты полагаешь, тут есть связь с этим?

— Темпстеновский проект был в шестьдесят девятом, а не в лето --">