Кен Фоллетт - Человек из Санкт-Петербурга

Черчилль!

Сорокалетний министр был ровно десятью годами моложе Уолдена, невысок ростом и строен, а одевался, как показалось хозяину, чуть более элегантно, чем полагалось истинному джентльмену. Он быстро терял волосы – они уже почти отсутствовали за линией лба, но вились кудрями на висках, и это в сочетании с коротким носом и постоянным сардоническим блеском в глазах придавало ему вид весьма лукавый. Понятно, почему карикатуристы так полюбили изображать его этаким злым херувимом.

Черчилль пожал руку Уолдену и дружески приветствовал:

– Добрый день, граф.

Затем поклонился Лидии:

– Здравствуйте, леди Уолден.

Уолден так и не смог понять, почему этот человек столь действовал ему на нервы.

Лидия предложила гостю чаю, а хозяин пригласил присесть. Уолден не собирался попусту тратить время на светские разговоры: ему не терпелось узнать, из-за чего, собственно, разгорелся сыр-бор.

– Прежде всего, – начал Черчилль, – я должен лично и от лица его величества принести извинения за навязчивость в стремлении к этой встрече.

Уолден лишь кивнул. Даже из вежливости он не стал делать вида, будто ничего особенного не случилось.

– Есть ли необходимость объяснять, – продолжал Черчилль, – что я никогда не пошел бы на это, не будь у меня чрезвычайно важного повода?

– Нет, но мне хотелось бы сразу выяснить, в чем он состоит.

– Вы осведомлены о том, что происходит на финансовом рынке?

– Да, если вы имеете в виду рост учетных ставок.

– С одного и трех четвертей почти до трех процентов. Это огромный рост, и он произошел всего за несколько недель.

– Как я полагаю, вам известны причины.

Черчилль кивнул:

– Немецкие компании приступили к широкомасштабной реструктуризации своих финансов – они повсеместно требуют немедленной выплаты им долгов, накапливая наличные и скупая золото. Пройдет еще несколько недель, и Германия соберет все, что ей должны другие государства, а взятые у них кредиты продлит на неопределенный срок – в то время как их золотой запас достигнет невиданных прежде размеров.

– Они готовятся к войне.

– Да, и не только таким путем. Они повысили налогообложение на миллиард марок в сравнении с обычным уровнем, чтобы укрепить свою армию, уже ставшую самой мощной в Европе. А теперь вспомните тысяча девятьсот девятый год, когда Ллойд Джордж увеличил сбор налогов на пятнадцать миллионов фунтов, – у нас в стране едва не произошла революция! Так вот, миллиард марок равен пятидесяти миллионам фунтов. Это самый высокий налог в европейской истории…

– Я все понимаю, – перебил Уолден. Черчилль начинал подпускать в свой голос актерские нотки, а Уолдену вовсе не хотелось давать ему возможность произнести речь. – Мы, консерваторы, уже давно выражали обеспокоенность ростом германского милитаризма. И вот теперь, когда тучи над головой по-настоящему сгустились, вы приехали сообщить, что мы были правы?

Черчилля его реплика нимало не смутила.

– Нет сомнений, что Германия нападет на Францию. Вопрос в том, придем ли мы на помощь французам?

– Разумеется, нет, – не без удивления ответил Уолден. – Министр иностранных дел заверил, что в отношении Франции у нас нет никаких обязательств.

– Сэр Эдвард, без сомнения, говорил искренне, – сказал Черчилль. – Но он ошибается. Между нами и Францией установилось взаимопонимание, так что мы ни в коем случае не останемся в стороне, чтобы позволить немцам победить ее.

Уолден испытал подобие шока. Ведь либералы убедили всех, включая его самого, что ни в коем случае не втянут страну в военные действия; а теперь один из их ведущих министров сообщал ему нечто совершенно противоположное. Двуличность политиков переходила всякие границы, но Уолден на время отстранился от этих мыслей, чтобы вообразить себе последствия, вызванные войной, и представил всех тех известных ему молодых людей, которым придется пойти на поля сражений: трудолюбивых садовников, ухаживающих за его парком, щекастых лакеев, загорелых пареньков-фермеров, веселых и буйных студентов, аполитичных бездельников из клубов Сент-Джеймса… Но на смену этим размышлениям пришли соображения куда более мрачные, и у него вырвалось:

– Но разве мы можем рассчитывать на победу?

– Думаю, что нет, – угрюмо ответил Черчилль.

Уолден уставился на него.

– Боже милостивый, тогда что же вы творите?

Но Черчилль был готов к обвинениям.

– Мы в своей внешней политике всегда стремились избежать --">