Роман Валерьевич Волков - Последний грех

повышением, когда прежний начальник уйдет на пенсию.

«Ничего, – думал Соколов, – так просто не сдамся. Вот закрою этого Шишкина, Петра Алоева и Вову Карабина, тогда и поглядим. Может, и правда в Сибирь? Может, и правда лучше быть первым в деревне, чем сотым в Риме? Хотя и так ясно, что задумали ребята перевод этот, чтобы уберечь меня от пули киллера. А я не поеду. Пока всех бандитов не пересажаю. Да и не хочу я. Вырос уже из детского возраста, чтобы от бандитов по тайге прятаться».

Усталое осеннее солнце слепило майора, он жмурился, с хрустом расправляя плечи. Сердце и правда ныло, и голова стала болеть чаще, чем раньше. Это от сидячего образа жизни – остеохондроз и все прочее. Надо поплавать в динамовском бассейне или железо потягать, и пройдет спина, а за ней и сердце.

А потом звонил Вадим, решивший стать писателем, зачем-то взявший псевдоним Нелюбимов, вспоминал про молодость, школу милиции, командировку в Чечню. И тоже приглашал в Сибирь, в тайгу, в монастырь – привести в порядок мысли.

Жаль, что Соколов не видел, что на самом деле пускало блики на верхних этажах строящейся высотки. Среди груд кирпича, расстелив пустые бумажные мешки из-под цемента, лежал строитель в грязной темно-зеленой униформе с невыразительным лицом. В руках у него была снайперская винтовка, обмотанная для маскировки серой тряпкой, на шее – легкий цифровой бинокль, на руках – одноразовые перчатки. К стене прислонена совковая лопата. У киллера – сальные черные волосы, щетина с проседью. Он шевелил губами, припав к оптическому прицелу, – молился.

Соколов вытащил изо рта изжеванную сигарету и выщелкнул ее на дворик, покрытый строительным мусором.

Киллер закусил губу и, медленно вытягивая ее из-под желтых зубов, плавно нажал на спусковой крючок. Звук выстрела, негромкий, как от осторожно открываемого шампанского, никто не услышал, только с соседнего кирпича вспорхнул потревоженный воробей. Еще один выстрел. Напряженное лицо расслабилось.

Киллер встал, пинком столкнул вниз, в кучу керамзита, винтовку, сунул в карманы перчатки. Закинул на плечо лопату и неторопливо поплелся прочь, сутулясь и глядя под ноги.

Святослав Соколов лежал на полу квартиры, залитый кровью и засыпанный осколками стекла – падая, он выбил спиной стекло балконной двери.

Из трубки все еще слышался голос собеседника:

– Святослав? Что молчишь-то, а? Что там у тебя? Але!..

Глава 2

За неделю до описываемых событий

Горы вздымались над каменной оградой монастыря сизыми великанами. Солнце еще не взошло, но уже щедро обрызгало золотом снежные вершины и черный, утоптанный ногами монахов двор. Шумели неподалеку деревья, птицы заходились сладкими трелями. И казалось, вот он – рай земной. Прямо здесь. Доступный любому смертному.

Дышалось легко и привольно. Холодный, чистый, как слеза, воздух вливался в легкие свежестью и бодростью. В таком святом месте только жить и жить. Красота. Чистота. Свобода. От всякого греха и скверны.

Светло-серые глаза окинули взглядом бескрайний небосвод и сверкнули льдистым алмазом. «Эх, остаться бы здесь на веки вечные», – подумал про себя отец Роман. Он шел через двор, впечатывая в твердую землю свои огромные, обутые в грубые сапоги ноги. Широченная спина, в плечах – косая сажень, силушки богатырской – невпроворот. Многие, встречая его впервые, вздрагивали от испуга. А потом дивились, что такой гигант выбрал путь монашества и видит применение своей недюжинной силы исключительно в служении Господу. Только что они понимают? Служение – это совсем не «молитвы бубнить да свечки жечь», как говаривал один старый знакомец Романа из маленького монастыря с Кавказских гор.

Монах шумно втянул утренний воздух и снова глянул за ограду – на сверкающие шапки снега, на темно-зеленое море листьев, на золото солнечных лучей, текущее по лазоревому небу. Так вот посмотришь на все это великолепие, раскинувшееся покуда взгляда хватает, да и подумаешь невзначай: а что, если жить по заветам, то и Сам Господь снизойдет в пределы сии. А почему нет? Примерно таким и представляется Царство Божие рабам Его.

Отец Роман насмешливо крякнул и перехватил поудобнее зажатые под мышками бревна. Мышцы взбугрились так, что стали заметны даже под свободно скроенной рясой. Сейчас не до умилительных картин и возвышенных размышлений. Работы по горло, а время поджимает.

Тяжело ступая, великан направился к --">