Татьяна Александровна Бочарова - Во сне и наяву

Татьяна Бочарова Во сне и наяву

© Бочарова Т., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Часть первая Серая мышка

1

Я не могу с точностью назвать то время, когда стала видеть свои сны, и не только видеть, но и запоминать – детально, обстоятельно, во всех красочных подробностях. Мне казалось, так было всегда: стоило закрыть глаза, и я словно перелетала в другой мир, фантастический, неведомый, полный удивительных предметов и незнакомых людей.

В этом мире существовали свои особенные звуки, цвета и даже запахи, в нем все подчинялось определенным логичным законам, но главное – центром этого мира была я! Я, именно я являлась основным действующим лицом, вступала в контакты с незнакомцами, по-хозяйски обращалась с вещами, названий которых не знала в обыкновенной, реальной жизни.

Наша соседка по коммуналке, старуха Макаровна, которой я, за неимением других слушателей, пристрастилась рассказывать о своих удивительных сновидениях, утверждала, что причина всего – несчастный случай, произошедший со мной давным-давно, когда мне было четыре года от роду. Якобы я шла за ручку с матерью через дорогу, внезапно вырвалась и убежала вперед. Тут меня и настигла машина, выскочившая из-за поворота. Водитель успел сбавить газ, но полностью затормозить не смог – все случилось за считаные секунды. Бампер ударил мне по спине, я упала и потеряла сознание.

Далее, по словам Макаровны, меня отвезли в больницу, и мать всю ночь сидела в приемном отделении ни жива ни мертва, моля Бога, чтобы он сохранил мне жизнь. Макаровна так и говорила: «ни жива, ни мертва», а я пыталась представить себе мать, в слезах читающую молитву в темном больничном холле, – и не могла.

Перед глазами сразу вставала мрачная, нечесаная женщина, распухшая от водки, с лицом, перекошенным злостью, двойным подбородком и увесистыми кулаками, которые то и дело принимались дубасить по моей спине. Другой я мать не знала, а потому слушала прочувствованные рассказы соседки с неизменным интересом и тайной грустью.

Мне отчаянно хотелось вернуть время вспять, снова стать несмышленой малышкой, балансировать на грани жизни и смерти и знать, что за дверью близкое, любящее существо, горячо и страстно желающее моего выздоровления, принимающее мою боль как свою собственную. Увы, об этом можно было лишь мечтать…

Макаровна искренне полагала, что именно тогда, чудом уцелев, я приобрела особый дар – видеть во сне некую параллельную жизнь, которую со временем, может быть, мне предстояло прожить наяву.

Сказать по правде, я не особо верила в то, что говорила соседка. Сны мои были непонятны и диковинны, разительно отличались от того, что я, десятилетняя, вечно запуганная, полуголодная и избитая девчонка, видела в окружающей меня действительности. Невозможно было вообразить себе их исполнение, даже в отдаленном будущем.

Однако мне было приятно беседовать с Макаровной. Отчасти потому, что где-то в самом потаенном уголке души у меня все же теплилась робкая, стыдливая надежда на чудо, на то, что когда-нибудь сказка станет былью. А отчасти из-за того, что добродушная старуха была единственным моим другом, да и вообще человеком, с которым я могла хоть как-то общаться.

У родителей я была первенцем. За мной они произвели на свет троих братьев-погодков, которых планомерно сдавали в детдом, едва те обретали способность ходить. Больше мать не беременела – очевидно, количество выпитого спиртного со временем отразилось на их с отцом репродуктивной функции.

Так или иначе, она нисколько не тосковала по отданным в приют сыновьям и жила, как с горы катилась: с утра напивалась в дым, орала, колошматила оставшуюся в доме посуду, таскала меня за волосы, а после истерически рыдала на груди у тихого, почти бессловесного отца.

Оба давно не работали, и единственным источником их доходов была я. Каждый день ни свет ни заря мать расталкивала меня и выпихивала из квартиры на улицу, неизменно напутствуя одними и теми же словами: «Смотри, гнида, не притащишь чекушку и пожрать, мозги вышибу!»

Отец грустно смотрел мне вслед большими выразительными карими глазами. Иногда я готова была поверить, что он немой, если бы не жалобные, похожие на стон, его обращения к матери.

«Лида! – протяжно и горько звал он, сидя в углу на стареньком диване и мерно раскачиваясь из стороны в сторону. – Ли-да!»

«Да что тебе? – надсадным криком отзывалась мать, тряся --">