Эллери Куин , Дороти Ли Сэйерс - Найти мертвеца

сводилось к следующему. Для начала необходимо кратко изложить судьбу Глори Гилд. Имя, данное ей при рождении в 1914 году, — Глория Гилденстерн. В тридцатые годы она покинула Средний Запад, страну Синклера Льюиса, где выросла, и с чисто лью-исовским намерением с ходу покорить Нью-Йорк, а там, само собой разумеется, и весь мир, приехала в сердце Америки.

Не обладая никаким музыкальным образованием, она была чистым самородком: пела, сочиняла музыку, играла на фортепиано — сама себе аккомпанировала.

Глори Гилд любила повторять, что она играет не только на фортепиано, но и на своем голосе. И действительно, манера ее пения была так же сложна и неповторима, как и ее партитуры. Она умела придавать голосу невероятный трепет страсти, почти скорби, и он завораживал публику подобно движениям факира — постепенно, неизбежно и незаметно. В ночных клубах она заставляла умолкнуть даже заядлых выпивох. Критики, правда, отзывались пренебрежительно: «голос для спальни», допуская ее успех лишь в низкопробных кабачках, но вопреки этим утверждениям магия ее пения была столь беспредельной, что покоряла всех, всегда и везде. К концу тридцатых Глори уже выступала каждую неделю в собственном радиошоу, и ее слушали десятки миллионов американцев. Она стала национальным кумиром.

Обычно певица выходила в эфир под звуки «Боевого Гимна Республики», который в медленном темпе очень нежно исполнял оркестр. В те времена господствовали простые нравы, и газетные обозреватели прозвали новую «звезду» Глори-Глори^[3]. Но Глори-Глори была одновременно крайне трезвой и расчетливой женщиной. Поэтому она весьма умело распорядилась собственной судьбой, отдав ее в ловкие руки Сельмы Пилтер, театрального агента, которая вскоре стала вести все ее дела. Миссис Пилтер (был когда-то и мистер Пилтер, но образ его растаял в чаду давнего бракоразводного процесса) справлялась со своими обязанностями столь успешно, что к 1949 году (тому времени, когда Глори стала терять голос и прекратила выступать) певица была почти миллионершей.

Глори обладала от природы беспокойным умом, поэтому после прекращения артистической карьеры ее второй страстью (помимо музыки) стало все загадочное и таинственное, всевозможные головоломки и шарады. И если с музыкой все было ясно — певица стала фанатиком Hi-Fi^[4] — звучания задолго до того, как вся Америка помешалась на высококачественной радиоаппаратуре, а ее музыкальной коллекции мог позавидовать любой меломан — то мотивы увлечения различного рода загадками были не совсем ясны. Особенно для уроженки сельских районов Миннесоты, где уровень развлечений не превышал невинной игры в «угадай-ка» вечером у камина. Глори же часами просиживала над кроссвордами. Анаграммы, ребусы и, разумеется, детективы неудержимо влекли ее (что, кстати, в какой-то мере уберегло бывшую провинциалку от увлечения другими жанрами «бульварной» литературы — натуралистическими историями, исполненными секса и насилия, которые начали тогда заполнять книжные прилавки). Вся нью-йоркская квартира и загородный особняк, уютно спрятанный в густом сосновом лесу на побережье озера в Ньютауне, штат Коннектикут, были завалены пластинками, магнитофонными записями, проигрывателями, радиоприемниками и прочей звуковой аппаратурой. И эти сокровища были для нее дороже, чем хлеб и воздух. Повсюду валялись разнообразные музыкальные инструменты, а рядом — груды кроссвордов, ребусов и причудливых вещиц; на открытой террасе особняка стояли плетеные кресла из особого камыша — после каждого дождя они уплотнялись и твердели, и на них проступал замысловатый рисунок.

На всем протяжении своей сценической карьеры Глори жила одна, хотя ее пышная грудь и великолепные белокурые волосы влекли, мягко говоря, многих. Когда в 35 лет ее голос начал сдавать, то по иронии судьбы она оказалась так же одинока, как и Грета Гарбо, и так же как в случае с Гарбо, в определенных кругах бытовало мнение, что ей уже никогда не выйти замуж. Девять лет это мнение оправдывалось, но в 1958 году, в возрасте 44 лет, Глори встретила 33-летнего графа Карлоса Армандо. Через три месяца они стали мужем и женой.

Армандо сам величал себя «графом», хотя никто, кроме него самого, не принимал этого титула всерьез. Происхождение «графа» оказывалось весьма туманным; даже подлинность его имени вызывала сомнения. И когда Армандо начинал рассуждать о своих предках, то был просто неподражаем: в --">