Ян Мортенсон - Кубок Нерона

представлен радикальный новаторский функционализм. Особенно яркое выражение все это нашло в архитектуре, а также в мебельном дизайне. Алвар Аалто, Бруно Матссон и Сигурд Леверенц^[5] — вот кумиры тех лет. В моду вошла мебель из стальных трубок, светлое дерево, стеклянные столешницы, равно как и новые художественные идеи в области керамики и стекла. Во многом здесь прослеживалась связь с эстетикой «Баухауза», не проводившей существенных различий между художником и ремесленником.

И если торгуешь антиквариатом, нужно все время держать руку на пульсе, постоянно совершенствоваться. Теперь уже мало отличать Хаупта от Линнинга^[6] или разыскивать на стенах старинных домов полотна Хиллестрёма и Мартина^[7]. К тому же «стоящих» вещей становится меньше и меньше, а вихрь всеобщего благосостояния и стрижки купонов чудовищно вздувает цены. Слишком много денег у слишком многих людей — рядовому антиквару со скромными средствами пользы от этого никакой. Чтобы нынче стать миллионером, для начала вовсе не обязательно сидеть без гроша, с хорошей идеей в голове. Достаточно хорошего кредита и телефона, чтобы при известном везенье, чутье и ловкости собирать денежки в густой поросли опционов и биржевых спекуляций, которые все больше заполоняют мир. Давние добродетели, вроде капиталовложений в производственные и торговые предприятия, стали, похоже, редкостью. Конечно, Немезида трудилась не напрасно, многим из «волчат», то бишь маклеров помоложе, пришлось бросить мясные косточки и зализывать в логове раны, и все же, хоть биржа и щелкала чересчур ретивых спекулянтов по носу, толком ничего не изменилось. Это заметно и по рынку произведений искусства, где крупные аукционы норовят перещеголять друг друга в рекламе и немыслимых ценах. Иной раз прямо–таки создается впечатление, будто искусство теперь продается квадратными сантиметрами — судя по биржевым сводкам, где на самом верху фигурируют «великие» имена, такие, как Цорн и Лильефорс^[8]. В результате из подвалов и с чердаков извлекли на свет божий всевозможных заслуженно забытых знаменитостей, обтерли пыль и выставили на продажу по баснословным ценам. Я их обычно называю «открыточными опусами».

Поэтому в моем деле необходимо глядеть по сторонам, прикидывать, где обнаружится новый рынок, что станет завтрашним антиквариатом. К примеру, вазы Галле^[9]. С ними я ошибся, и здорово. Помню, эти многоцветные вазы из покрывочного стекла с клеймом Галле продавались почти за бесценок — совсем недавно, на блошином рынке в пригороде Парижа Клиньянкуре. Нынче они ценятся на вес золота. А вот теперь на Швецию большими шагами надвигается эта самая Depression Modern. Возрождение 30‑х годов. Кое–что, пожалуй, не слишком соблазнительно, особенно мебель, глядя на которую как бы переносишься на несколько десятилетий назад, в тогдашние шведские гостиницы. Но многое сделано с тонким вкусом, в частности вещицы из блестящего черного лака и хрома, из черного дерева. Изысканно простые линии. Ведущее положение в этой области принадлежит компании «Чейс», это ею выпущены подсвечники, блюда, лампы и масса других вещей, на донышке которых оттиснуто клеймо в виде вздыбленного коня.

Разъезжая по аукционам Швеции, я начал скупать мебель 30‑х и 40‑х годов; хранится она у меня на старом плотничьем складе, который я за небольшую плату арендовал в Нерке. Холод ей не во вред, напротив, он спасает от медленного пересыхания, неминуемо ожидающего её в сухих помещениях с центральным отоплением. «Моя банковская книжка», говаривал я. Там стоит мой капитал и знай себе растет — до поры до времени, когда придет срок показаться широкой публике. А на днях я получил из Нью–Йорка каталог большой выставки модернизма.

Я нагнулся к журнальному столику, взял изящный каталог — черный с серебристо–серым, с большими красными буквами. А что, почему бы и нет? Хорошо бы проветриться, размять ноги, отвлечься от будней, посмотреть другие края — не сошелся же свет клином на Чёнмансгатан в ноябрьском ненастье. Не мешает освежить впечатления насчет Depression Modern. Да и не разорит меня один уик–энд. А на более долгое время закрывать магазин незачем. Повешу в окне на денек–другой табличку «Сейчас вернусь» — от этого моим финансам ни прибытку, ни ущерба.

Вот так все и началось, по воле случая. Клякса апельсинового джема на газетной странице с объявлениями бюро путешествий, каталог нью–йоркской выставки, а еще хандра --">