Йенс Шпаршу - Маска Лафатера

Йенс Шпаршу «Маска Лафатера»

Посвящается Вере

Глава первая

На тринадцатой странице изучаемой рукописи я наткнулся на престранную деталь; она направила мои мысли в новое и абсолютно неожиданное для меня самого русло. Пустячок, казалось бы. Однако стоило задуматься об этом попристальнее, и из головы уже не выходил пистолет в правой руке мнимого самоубийцы, который — о чем его убийца и не подозревал — всю свою недолгую жизнь являлся неисправимым левшой.

Двадцать первого числа я прибыл в Цюрих.

Моя гостиница, «Лимматхоф», располагалась весьма удобно — менее чем в трех минутах ходьбы от Центральной библиотеки на Церингерплатц. Я записался туда на ближайшие дни, дабы просмотреть интересующие меня спорные бумаги по делу о наследстве, хранящиеся в отделе рукописей.

Устроившись в отеле и оставив в номере свой багаж, я позволил себе побродить по вечернему городу. Раз уж я оказался на месте событий, не грех было сразу изучить сцену, на которой они разыгрались. Ничего, кроме пользы, это не принесет.

Месяцем раньше мне позвонил Массольт, мой недремлющий литературный агент.

— Над чем вы сейчас, собственно, работаете? — полюбопытствовал он.

Я отложил в сторону щипчики для ногтей и растерянно уставился в окно; по карнизу постукивал мелкий дождик, внося в атмосферу того утра некий оттенок уютного сумрака, который неумолимо обволакивал все вокруг, в том числе и мое сознание.

— В данный момент, — произнес я и тяжело вздохнул, — над Лафатером.

— Ах вот оно что? Очень интересно.

Да, мне тоже так показалось! Ведь вплоть до сего момента я и сам понятия об этом не имел.

— Разумеется, пока я мало что могу сказать на этот счет.

— Понимаю.

— Рукопись будет довольно длинной.

— Так, любопытно. Ну и сколько же страниц у вас уже готово?

— С ходу мудрено на это ответить. Непосредственно за работу я еще не брался. Пока оно работает — во мне.

— Ясно. Ну а название-то по крайней мере у вас уже есть?

— Название? Нет, его я как раз и обдумываю.

— Ну, тогда не смею вам мешать.

На этом, собственно, можно было и закруглиться; пусть пока все переварит. Я хотел закончить разговор, но тут Массольт перехватил инициативу.

— Я задаю вам эти вопросы по одной весьма конкретной причине.

Он выдержал короткую паузу:

— Вами заинтересовался Хафкемайер.

Хафкемайер! Мои губы беззвучно воспроизвели это заветное имя — Хафкемайер, добрый дядюшка из кино! Мне вдруг пригрезилось много, очень много денег…

— В самом деле?

— Да.

— И… чего же он хочет?

— Думаю, и так ясно. Он хотел бы поработать с вами. Кстати, он прочитал вашу последнюю книгу.

Уязвленный, я прикрыл глаза. Мою последнюю книгу — звучало безнадежно, словно приговор. Однако вместо того, чтобы мягко, но непреклонно поправить Массольта («Вы, надо полагать, имеете в виду последнюю опубликованную мною книгу»), я предпочел пропустить досадную неточность мимо ушей.

Хафкемайер — среди моих читателей, которых по пальцам можно пересчитать! Быть такого не может!

— Итак, — продолжал Массольт, — я посмотрю, что тут можно сделать. Если дело выгорит, полагаю, вам светит хороший аванс.

Вот так и оказался я в Цюрихе четыре недели спустя. В багаже — «Избранные произведения Лафатера» в четырех томах, приобретенные мною в букинистическом магазине — дешевое издание швейцарского издательства «Цвингли», а также папка, хоть и пустая, зато зеленая. А зеленый — это цвет надежды!

К тому моменту я уже успел навести некоторые справки относительно моего героя.

* * *

Лафатер, Иоганн Каспар. Философ. Писатель. Родился в Цюрихе 15 ноября 1741 — скончался там же, 2 января 1801. Священнослужитель. Во времена «Бури и натиска» водил близкую дружбу с Гердером^[1] и Гёте. Состоял в переписке с Гаманом, к которому Л. испытывал духовную близость.

Основной труд Лафатера, «Физиогномические фрагменты для поощрения человековедения и человеколюбия» (издание в четырех томах, 1775–1778 гг., с иллюстрациями, переизданное в 1969 году), в котором также активно принимал участие Гёте, послужил мощным толчком, вызвавшим в обществе чрезвычайный интерес к данному предмету. Немалое влияние на концепцию Лафатера о сущности души человека, отражающейся на его внешности, чертах лица и форме черепа, оказал женевский натуралист и апологет этой

--">