Рэймонд Торнтон Чандлер - Великий сон

телом, не сгибая ног. Уронив руки и встав на цыпочки, она спиной упала в мои объятья. Мне пришлось подхватить ее, чтоб не разбила голову о мозаичный пол. Я крепко держал ее под мышками, стараясь удержать на весу, так как ноги девицы мгновенно подогнулись.

Коснувшись головой моей груди, она рассмеялась мне в лицо:

— Вы вкусный. И я вкусная.

Я онемел. И точно в этот момент вернулся дворецкий и, конечно, узрел идиотскую ситуацию. Мне показалось, он не обратил на это внимания. Высокий, худой мужчина с серебряной сединой, лет шестидесяти, может, меньше, но не более. Голубые глаза, настолько глубокие, насколько вообще могут быть посажены глаза. Гладкая, блестящая кожа лица, и двигался он как человек с тренированными мышцами. Когда дворецкий, не торопясь, приблизился, девушка оторвалась от меня и, пробежав через холл, как серна, скользнула в коридор. Исчезла раньше, чем я успел сделать вдох и выдох.

Дворецкий объявил ровным голосом:

— Господин генерал ждет вас, мистер Марлоу.

Выпятив нижнюю челюсть, я мотнул головой:

— Кто это была?

— Мисс Кармен Стернвуд, сэр.

— Не мешало бы отучить ее сосать палец. Ведь уже выросла из этого возраста.

Ответив мне вежливым, серьезным взглядом, он повторил свою фразу.

II

Через французские окна-двери мы вышли на ровную дорожку из красных плиток, окаймлявшую газон напротив гаража. Шофер-мальчишка драил теперь большой черный с хромом седан. Дорожка привела к оранжерее, дворецкий распахнул передо мной дверь, и я очутился в какой-то прихожей, где было тепло, как в хорошо нагретой духовке. Войдя вслед, дворецкий закрыл за собою дверь, толкнул другую, и мы вошли. Тут стало уже по-настоящему жарко. Воздух был густой, влажный, насыщенный тяжелым ароматом цветущих тропических орхидей. Стеклянные стены и крыша запотели, и крупные капли шлепались с них на листья растений. Свет неестественно зеленоватый, как в аквариуме. Растения заполняли все пространство — настоящий лес, с неприятными мясистыми листьями и стеблями, напоминающими чисто вымытые пальцы покойника.

Дворецкий почтительно провел меня через заросли, заботливо отводя мокрые листья, и через минуту мы оказались на полянке среди джунглей под круглой крышей. Площадка, выложенная шестиугольной плиткой, была застелена старым красным ковром с восточным орнаментом, в центре стояло кресло на колесах, и оттуда на нас взирал старый, явно умирающий человек. Былой огонь в его черных глазах уже выгорел дотла, но еще сохранилась угольно-черная твердость и прямота взгляда с портрета в холле. Остальная часть лица представляла оловянную маску с бескровными губами, острым носом и ввалившимися щеками. Длинное худое тело укутано — в такую жару — в плед и выцветший красный халат. Тонкие прозрачные руки с сиреневыми ногтями покоились на пледе. На черепе кое-где лепились клочки сухих белых волос, словно диковинные цветы, сражающиеся за жизнь на голой скале.

Остановившись перед ним, дворецкий объявил:

— Мистер Марлоу, господин генерал.

Старец не шевельнулся, не заговорил, даже не кивнул — просто смотрел на меня. Дворецкий придвинул сзади плетеное кресло, я сел, и он ловким движением принял у меня шляпу. Наконец старик подал голос, шедший как бы из глубины колодца.

— Бренди, Норрис. Какое вы любите, сэр?

— Любое, — отозвался я.

Дворецкий исчез среди мерзкой растительности. Генерал опять заговорил, расходуя силы с той осторожностью, с какой безработная танцовщица обращается с последней парой чулок.

— Мне когда-то нравилось шампанское. Очень холодное, а под ним так на треть бренди. Можете снять пиджак, мистер Марлоу. Для человека, в жилах которого течет кровь, здесь слишком жарко.

Поднявшись и сняв пиджак, я вытащил платок, вытер шею. лицо и руки. Сан-Луис а августе — рай по сравнению с этим местечком. Я опять уселся, автоматически потянулся за сигаретами, но вовремя спохватился. Заметив мое движение, старик слабо улыбнулся.

— Можете курить, мистер Марлоу. Мне нравится запах табака.

Закурив, я выпустил в его сторону дым от своей затяжки, а он внюхивался, как терьер перед кротовой норой. Обвисшие уголки губ дрогнули в слабой усмешке.

— Милая ситуация, когда вынужден утолять собственные желания лишь через посредников, — сухо объявил он. — Перед вами жалкие останки довольно пестрой жизни: калека, охромевший на обе --">