Владимир Борисович Ломейко - Рыцари свастики

Биркнера. Тот встрепенулся и одернул пальто. Ему показалось, что у него голые коленки. Столик исчез вместе с Фрицлем. Зал смотрел на него угрюмо и враждебно. В сизом горьком дыму качались настороженные лица. Бросив на стойку пять марок, Биркнер выскочил на улицу.

К его удивлению, было не очень холодно. Только лицо обтер влажной холодной рукой февральский ветер. Но шее было тепло. Биркнер привычно поднял руку: воротник был в самом деле поднят. «Старею», — недовольно подумал он…

…Рано утром на следующий день Биркнер покидал Цигендорф. При выезде из деревни он увидел небольшую толпу у кладбища. Люди молча стояли и смотрели на могильные плиты. Биркнер вышел из машины и подошел ближе. На одной из каменных плит свежей черной краской была намалевана свастика.

Круги на воде

Биркнер проснулся от тупой боли в висках. Он взглянул на часы и чертыхнулся. Стрелки показывали десять минут седьмого. Он чувствовал себя разбитым и невыспавшимся. Вчера пришлось допоздна сидеть в редакции, шла его статья. Потом зашел с друзьями в ночной бар и вернулся домой в третьем часу ночи.

Он встал, налил в стакан воды, достал из стеклянной колбочки таблетку. Он уже знал, что в таких случаях не было ничего лучше «ринг-таблеттен». «Сколько раз говорил себе не пить «Кампари», — с раздражением бормотал он. После этого аперитива у него всегда болела голова. Правда, на сей раз Биркнер не был убежден, что виной тому был именно «Кампари». Ведь потом пили «Белую лошадь», «Королеву Анну», русскую водку, джин и ледяной шведский пунш с длинным названием.

Он открыл окно. Морозная свежесть заставила его поежиться. На углу улицы уже открылся газетный киоск, и Биркнер вспомнил о своей статье. Обычно он просматривал газету в редакции. Но сегодня был его материал, и ему вдруг захотелось прочесть его в газете. Надев поверх халата пальто, Биркнер вышел на улицу и направился к киоску.

— Доброе утро, фрау Мюллер. Пожалуйста, «Ди Глокке», «Ди вельт» и «Кельнер Штадт-анцейгер».

— Пожалуйста, господин Биркнер. Вы сегодня рано.

Биркнер пробормотал что-то о срочных делах и быстро зашагал домой. Жил он один, снимал меблированную комнату у фрау Людендорф, излишне полной блондинки, которой было где-то за сорок. Точный возраст ее оставался загадкой даже в дни рождения, которые она позволяла своим жильцам отмечать ежегодно и не без приношений. «Подарок — лучшее рекомендательное письмо», — изрекала в таких случаях фрау Людендорф. Помимо собственных дней рождения, у нее была еще одна слабость: она любила на вечерних «парти» подробно рассказывать о жизни и доблестях генерала Людендорфа, заранее предвкушая тот момент, когда кто-либо из непосвященных полюбопытствует: «А генерал не ваш ли родственник, фрау Людендорф?» Фрау Людендорф делала глубокий вдох. Грудь ее высоко вздымалась, как перед штурмом противника, глаза принимали задумчивое выражение. Она обводила всех чуть отсутствующим взглядом, а затем следовал глубокий выдох.

— Я была его любимицей, — говорила она…

Впрочем, Биркнер не мог на нее пожаловаться. Только при встречах с ней один на один немного робел. Вот и сейчас он несколько торопливо прошел мимо двери в ее квартиру. Каждый раз он злился на самого себя за эти предательски поспешные шаги, но поделать с собой ничего не мог.

В комнате было холодновато, и Биркнер закрыл окно. Усевшись на диван, он развернул газету. Вот она, его статья: «Призраки возвращаются!» Знакомые строчки… Биркнер был начинающим журналистом. Он работал в газете второй год. Каждый печатный материал за его подписью вызывал у него приподнятое настроение.

«…Волна национальной самовлюбленности и политического высокомерия захлестывает нас, — читал Биркнер самого себя. — Мы не хотим честно и до конца разобраться в причинах национальной трагедии 1945 года. Преодоление прошлого — для многих лишь модная фраза, не более. Их мысли, однако, и, что еще опаснее, действия гораздо больше связаны с этим прошлым, преодолевать которое они вовсе не собираются. Разве что на словах. Да и то лишь с целью усыпить бдительность истинных противников пангерманизма. Гораздо больше среди нас тех, кому льстит это великое прошлое. И, как пигмеи, гордые своим родством с чудовищем злого духа, они сладостно млеют при воспоминаниях о его бесчинствах, наводивших ужас на окружающих. Для этих ничтожеств существует лишь единственная страсть — держать в --">