Филип Керр - Метрополис

когда держать рот на замке, — это хорошие качества для детектива. Очень хорошие. Курт Райхенбах — тоже неплохой детектив, но легко дает волю кулакам. Когда он еще носил униформу, некоторые из собратьев-полицейских прозвали его Зигфридом за излишнюю любовь пускать в дело саблю. Он бил кое-кого из наших клиентов рукоятью или плоской стороной лезвия. Я не возражаю против того, что делает офицер для самообороны, но не позволю полицейскому проламывать головы ради удовольствия. И неважно, чьи.

— И отсутствие сабли его не остановило, — добавил Геннат. — Совсем недавно ходили слухи, что он избил парня из СА, арестованного в Лихтенраде. Нациста, который зарезал коммуниста. Ничего не было доказано. Возможно, Райхенбах популярен на Александерплац — кажется, он нравится даже некоторым антисемитам, — но у него вспыльчивый характер.

— Вот именно. Я не говорю, что он плохой полицейский. Просто мы предпочитаем ему тебя. — Вайс посмотрел на страницу моего досье: — Вижу, ты получил абитур^[3]. Но про университет ни слова.

— Война. Я вызвался добровольцем.

— Разумеется. Ну-с, тебе нужно место? Если да, оно твое.

— Да, сэр. Очень нужно.

— Тебе, конечно, и раньше случалось быть прикомандированным к комиссии по расследованию убийств. Значит, ты уже работал над убийствами? В прошлом году. В Шенеберге, не так ли? Как ты знаешь, я предпочитаю, чтобы у всех моих детективов имелся опыт расследований под началом такого человека, как Геннат.

— И это заставляет меня задуматься о том, почему вы считаете, что я достоин постоянного места, — признался я. — То дело — дело Фриды Арендт — уже остыло.

— Большинство дел на какое-то время остывает, — сказал Геннат. — И не только дела, но и детективы. Особенно в этом городе. Никогда не забывай об этом. Просто такова природа нашей работы. Свежий взгляд — ключ к раскрытию «холодных» дел. По правде говоря, у меня есть еще несколько, с которыми ты сможешь ознакомиться, если у тебя появится такая роскошь, как спокойная минута. Нераскрытые дела — то, что может создать детективу репутацию.

— Фрида Арендт? — переспросил Вайс. — Напомните-ка мне.

— Собака нашла несколько частей тела, завернутых в коричневую бумагу и закопанных в Грюневальде, — ответил я. — Первыми убитую опознали Ганс Шниекерт и парни из подразделения «Джи». Благодаря тому, что убийца проявил чуткость и оставил нам ее руки. По отпечаткам пальцев мертвой девушки выяснилось, что у нее была судимость за мелкую кражу. Можно было бы предположить, что это открыло перед нами множество дверей. Но мы не нашли ни ее семьи, ни места работы, ни даже последнего известного адреса. А поскольку газетчики оказались настолько глупы, что предложили солидное вознаграждение за любую информацию, мы потратили кучу времени на опросы граждан, больше заинтересованных в тысяче рейхсмарок, чем в помощи полиции. По крайней мере четыре женщины обвинили в преступлении собственных мужей. Одна даже предположила, что изначально ее супруг собирался приготовить куски тела. Отсюда и прозвище в прессе — Грюневальдский мясник.

— Один из способов избавиться от своего старика — посадить его за убийство, — заметил Геннат. — Дешевле, чем разводиться.

Эрнст Геннат был самым главным — после Бернхарда Вайса — детективом на Александерплац. К тому же самым крупным — его даже прозвали Большим Буддой. В одном автомобиле с Геннатом становилось тесновато. Вайс лично спроектировал фургон для отдела убийств. Тот был оснащен радио, небольшим откидным столиком с пишущей машинкой, медицинской аптечкой, массой фотооборудования и почти всем необходимым для расследований, кроме разве что молитвенника и хрустального шара. Геннат обладал язвительным берлинским остроумием, которое, по его словам, стало результатом того, что он родился и вырос в служебном корпусе тюрьмы Плётцензее, где его отец был заместителем начальника. Ходили слухи, что в дни казней Геннат завтракал с палачом. Еще в начале своей работы на «Алекс» я решил изучать этого человека и брать с него пример.

Зазвонил телефон, Вайс снял трубку.

— Гюнтер, ты же из СДПГ?^[4] — спросил Геннат.

— Совершенно верно.

— Потому как нам в фургоне не нужно никакой политики. Коммунисты, нацисты — мне этого и дома хватает. И ты ведь не женат?

Я кивнул.

— Хорошо. Потому что эта работа разрушает брак. Можешь посмотреть на меня и подумать, небезосновательно, что я --">