Иэн Рэнкин - Битая карта

закон.

— Да, сэр, но…

— Какое еще «но»?

Какое «но»? Хороший вопрос. «Но». Почему Ребус испытывал беспокойство? Ответ был и прост и сложен одновременно. Речь шла о Грегоре Джеке. Будь это любой другой член парламента, Ребус и бровью бы не повел. Но Грегор Джек был… Грегор Джек!

— Фургоны прибыли, инспектор. Сажаем всех и увозим.

Рука Лодердейла на его плече была тверда и холодна.

— Есть, сэр, — сказал Ребус.

И снова они вышли в холодную темную ночь, в которой светились оранжевые шары натриевых фонарей, яркие круги автомобильных фар, приглушенные пятна открытых дверей и полузашторенных окон. Соседи проснулись. Кое-кто вышел на крыльцо, набросив на себя халат или первое, что подвернулось под руку.

Полиция, соседи и, конечно, газетчики. Мелькание вспышек. Господи, ну разумеется, тут были и фотографы. Ладно хоть телевизионщиков нет. Хотя это странно: значит, Уотсон не сумел уговорить телекомпании принять участие в его маленькой вечеринке.

— В фургон их, живо! — скомандовал Брайан Холмс. В самом ли деле в его голосе появилась новая твердость, новая властность? Удивительно, что` повышение по службе делает с молодежью. Но, ей-богу, как же они спешат! Не столько из-за приказа Холмса, сколько опасаясь фотокамер. Одна или две женщины остановились попозировать в духе таблоидных гламурных картинок, но коллеги из женского полицейского отряда быстро убедили их, что время и место они выбрали неподходящие.

Однако репортеры почему-то не рвались в бой. Любопытно — почему, подумал Ребус. И вообще, зачем они тут собрались? Это что — такая крутая история? Уотсону нужна огласка? Один из репортеров схватил фотографа за руку, словно остерегал его: мол, не делай слишком много фотографий. И вдруг все засуетились, закричали. Вспышки замигали с частотой разрыва зенитных снарядов: по ступенькам выводили Грегора Джека. Он ступил на узкий тротуар и исчез в фургоне.

— Черт, это же Грегор Джек!

— Мистер Джек! Одно слово!

— Не могли бы вы прокомментировать…

— Что вы делали в…

— Можете прокомментировать…

Двери уже закрывались. Констебль хлопнул ладонью по фургону, и машина медленно тронулась с места, а репортеры потрусили за ней. Что ж, Ребус вынужден был признать: Джек высоко держал голову. Нет, это не совсем точно. Джек, скорее, склонил голову ровно настолько, чтобы дать всем понять: это раскаяние, а не стыд, смирение, а не смятение.

— Он семь дней представлял меня в парламенте, — сказал Холмс, стоявший рядом с Ребусом. — Семь дней.

— Видимо, ты плохо на него повлиял, Брайан.

— Неприятно все-таки, разве нет?

Ребус уклончиво пожал плечами. В этот момент вышла женщина, которую застали в спальне с Джеком, теперь она была в футболке и джинсах. Увидев репортеров, женщина неожиданно задрала футболку, обнажив голую грудь.

— Нате, смотрите!

Но репортеры в это время сравнивали записи, фотографы вставляли новые пленки. Они уже собирались нестись к участку, чтобы перехватить Грегора Джека там, у входа. На нее никто не обратил внимания, и она наконец опустила футболку и забралась в фургон.

— Он не очень-то разборчив, а? — сказал Холмс.

— Да как знать, Брайан, — заметил Ребус, — может, и разборчив.

Уотсон потирал вспотевший лоб. Для одной руки задача была серьезная, поскольку лоб у Уотсона простирался чуть не до самой макушки.

— Операция закончена, — сказал он. — Хорошо поработали.

— Спасибо, сэр! — бойко среагировал Холмс.

— И что — никаких проблем?

— Никаких, сэр, — небрежно ответил Ребус. — Если не считать Грегора Джека.

Уотсон кивнул, потом нахмурился.

— Кого? — спросил он.

— Брайан вам расскажет, сэр, — ответил Ребус, похлопав по спине Холмса. — Брайан любит поговорить о политике.

Уотсон, все еще не понимая, радоваться ему или паниковать, повернулся к Холмсу.

— О политике? — спросил он. Он улыбался: прошу, будь со мной поласковей.^[4]

Холмс проводил взглядом Ребуса, который исчез в доме. Паразит — он и есть паразит. Чем-нибудь, да поразит.

2 Первые проблески

Всем известно, что некоторые члены парламента страдают недержанием брюк. Но Грегор Джек среди таковых не числился. Не говоря уже о том, что во время предвыборной кампании и на многих общественных мероприятиях он вообще избегал появляться в брюках, предпочитая им килт. В Лондоне он без обид воспринимал шутки и старые колкости --">