Дональд Эдвин Уэстлейк - Почему я?

Дональд Уэстлейк Почему я?

1

«Привет,» — услышал Дортмундер бодрый голос в телефонной трубке, — «это Энди Келп».

— Это Дортм…, - начал было говорить Дортмундер, но из трубки по-прежнему продолжал звучать голос Келпа.

«— Меня сейчас нет дома, но…»

— Алё? Энди?

«— вы можете оставить своё сообщение на автоответчике».

— Это — Джон, Энди. Джон Дортмундер.

«— и я перезвоню вам, как только смогу».

— Энди! Эй! Ты меня слышишь?

«Оставьте ваше сообщение после звукового сигнала. Хорошего дня».

Дортмундер сложил ладони лодочкой вокруг трубки и прокричал в неё: «Привет!»

«— Пиииииип».

Дортмундер отпрянул от телефона, как будто тот должен был вот-вот взорваться, и он почти не сомневался, что это произойдёт. Держа трубку на расстоянии вытянутой руки, он с недоверием смотрел на неё в течение нескольких секунд, а затем медленно начал приближаться к ней ухом. Тишина. Долгая, глубокая и опустошающая тишина. Дортмундер слушал, пока не раздался щелчок, и тишина изменилась, став пушистой, пустой и бессмысленной. Понимая, что он один, Дортмундер тем не менее произнёс, «Алё?». Пушистая тишина продолжалась. Дортмундер положил трубку, пошёл на кухню, взял стакан молока и задумался.

Мэй ушла в кино, поэтому обсудить произошедшее было не с кем, но немного подумав, Дортмундеру понял. У Энди Келпа появился аппарат, который сам отвечает на звонки. Вопрос состоял лишь в том — зачем он его приобрёл? Дортмундер отрезал кусок датского сыра Сара Ли, пожевав его подумал над вопросом, запил молоком и наконец решил, что Вы никогда не сможете понять, зачем Келп сделал то, что он сделал. Раньше Дортмундер никогда не разговаривал с техникой — за исключением нечаянно сорвавшегося грубого замечания в машине, когда как-то ранним холодным утром она не завелась — ну да ладно, раз он собирается дальше общаться с Энди Келпом, то ему, очевидно, придётся учиться общаться с техникой. Так почему бы ему не начать прямо сейчас.

Оставив стакан в мойке, Дортмундер вернулся в гостиную и опять набрал Келпа. На этот раз он не стал сразу говорить, а выслушал сначала всё сказанное машиной: «Привет, это Энди Келп. Меня сейчас нет дома, но вы можете оставить своё сообщение на автоответчике, и я перезвоню вам, как только смогу. Оставьте ваше сообщение после звукового сигнала. Хорошего дня. Пиииип».

— Жаль, что тебя нет, — сказал Дортмундер. — Это Дортмундер и я…

Но машина снова заговорила: «Эй!» сказала она «Привет!»

Вероятно, сбой в механизме, но эта проблема Дортмундера не волновала. У него, слава богу, не было чёртовой штуковины на телефоне. Упорно игнорируя всё то, что говорила машина, Дортмундер продолжал говорить:

— Планирую небольшое дельце. Ты мог бы пойти со мной, но…

«— Эй, это я! Это — Энди!»

— Я так понимаю, что мне придётся справляться одному. Созвонимся позже.

Дортмундер повесил трубку, продолжавшую бубнить уже скорее печально: «— Джон?… Привет!» Дортмундер вышел в коридор, накинул куртку, во внутренних карманах которой лежали воровские инструменты, и покинул квартиру. Десять секунд спустя, в опустевшей гостиной зазвонил телефон. И он продолжал звонить. И звонить…

2

Уютно расположившись в объятиях мягкого, чёрного бархата, сверкая в ярком свете люминесцентных ламп, Византийский Огонь сиял блестящим карминовым цветом, отражая и преломляя свет. Если бы у машин была кровь, то капля крови суперкомпьютера могла бы выглядеть именно так: холодный, чистый, почти болезненно-красный маленький граненый купол глубокого цвета и яростного света. Византийский Огонь весил 90 каратов и был одним из самых больших и самых дорогих рубинов в мире. Сам по себе он стоил около четверти миллиона долларов, не учитывая его обрамления и историю, обе из которых были впечатляющими.

Обрамлением Византийского Огня, было большое кольцо из чистого золота с замысловатой резьбой, в котором центральная фигура — рубин, был окружён четырнадцатью крошечными синими и белыми сапфирами. И, хотя это, возможно, удвоило общую стоимость, именно история камня — драгоценность участвовала в религиозных войнах, грабежах, убийствах, дипломатии и переговорах на самом высоком уровне, а также являлась предметом национальной гордости и этнического самоосознания и имела значительное теологическое значение — сыграла ключевую роль; Византийский Огонь был бесценным, --">