Валентин Викторович Лавров - Блуд на крови. Книга вторая

Валентин Лавров Блуд на крови. Книга вторая

СТРЕЛЫ АМУРА

ЕЛЕНЕ И ЕКАТЕРИНЕ ЛАВРОВЫМ

Над Петербургом тяжело занималось хмурое утро. К Троицкой площади — против Сената тянулись любопытные до кровавых зрелищ.

На плахе лежал, отсвечивая широкой гранью большой топор. Здесь же торчал вытесанный из толстого бревна с остро отточенной верхушкой кол. Поскрипывая новыми сапогами, по эшафоту прохаживался низкорослый и короткорукий человек с повязкой на нижней части лица — палач.

Ударили барабаны. В сопровождении конвоя показался рослый белокурый человек. Вопреки страданиям, облик его все еще сохранял красоту.

…Календарь показывал 16 ноября 1724 года. Нынешняя кровавая трагедия свое начало брала без малого три десятка лет назад.

СЛАДКАЯ ПРИМАНКА

В доме виноторговца Иоганна Монса, с незапамятных времен перебравшегося из Германии в хлебосольную Москву, царит веселье. Гуляет любимец царя Петра, умница, дебошан и бабник Франц Лефорт. На коленях у него сидит младшая дочь Монса — Анна. Синеглазая, с крепкой грудью и высокой прической густых русых волос. Веселая и не стесняющая себя условностями поведения, она способна вскружить голову любому мужчине.

Лефорт подымает бокал:

— За твою неземную красоту, Анхен! Пусть она послужит во благо всем нам, немцам, проживающим в Московии. Я уже говорил о тебе герру Питеру, он жаждет с тобой иметь рандеву.

Анна лукаво смотрит на своего друга:

— Ой, Франц, не пожалеешь ли? Сумеешь ли отсушить Анхен от своего сердца?

Лефорт с наслаждением выпивает вино и вновь льет в лафитник из пузатой бутылки. Потом хохочет, обнажив крепкие, желтые от курения зубы:

— Русские хорошо говорят: «Баба — не лужа, всем хватит напиться». — И он вдруг надолго присосался к сочным губам девицы.

В углу сидит за шахматным столом малолетний братец Анны — Виллим. Он разыгрывает партию сам с собой и внимательно слушает разговоры. На пороге вырастает с новой бутылкой вина старый Монс. Отец с добродушной улыбкой смотрит на дочку, ставит ренское на стол и замечает Виллима:

— Уходи отсюда! Лучше дай корм курам и поменяй им воду.

ЗОЛОТЫЕ ЗАНАВЕСКИ

Неделю спустя, теплым розовым закатом на Яузе-реке против Кукуй-городка показался тяжелый струг. На носу лодки стоял царь Петр. Сложив по привычке на груди руки, вздернув подбородок и крепко сжав маленький рот, он с острым любопытством разглядывал сие немецкое благополучие: мельницы с флюгерами, чистенькие домики под островерхими черепичными крышами, Стриженые газоны и посыпанные песком и гравием дорожки.

Петр скосил глаза в сторону Лефорта, сидевшего на передней скамейке:

— Невероятная перемена! Только что плыли мимо черных изб-развалюх, поваленных плетней и заборов, убогих огородишков — и вот на тебе! Уют, достаток, порядок. Отчего так?

Лефорт хмыкнул, пососал вишневую трубочку, произнес:

— Тут много чего любопытного, герр Питер. Коровы дают молока раза в два больше, чем у ваших крестьян. Огородные овощи куда крупней и вкусней. Покажу вашему царскому величеству мельницу водяную. Она трясет ткацкий стан, подымает воду в деревянный громадный чан и трет табак. Еще больше вещей изумительных в домах кукуйцев. Тут живет, я вам упоминал о нем, честный виноторговец Монс. Так у него хранится музыкальный ящик с двумя птицами-сиринами, кои поют дивными голосами, машут разноцветными хвостами и хлопают крыльями. А под их музыку танцуют персоны, вполне согласные натуре, но величины самой незначительной. — Лефорт выставил свой мизинец.

— Хочу видеть, — коротко приказал Петр…

Петру ящик очень понравился. Заводили его Анна и норовивший помочь ей Виллим. Наглядевшись на танцующих персон, Петр неожиданно сказал:

— Подыми, Лефорт, крышку, что там внутри?

Старый Монс побледнел: ящик был семейной реликвией, а главное стоил зело дорого. Тогда Анна качнула бедрами, сделала танцевальное движение и ласково заглянула в глаза Петра:

— Ваше величество! Я тоже умею петь и танцевать, но если любопытство заставит вас заглянуть в мои внутренности, то я уже более никогда не сумею делать этого.

Петр было недовольно сморщил нос, дернул ногой, но вдруг добродушно улыбнулся. Все радостно расхохотались, а старый Монс, удержав вздох облегчения, --">