Владимир Александрович Андриенко - Убить Александра

– Я скоро съеду от тебя, папа. Понимаю, что могу испортить тебя карьеру.

– Я не о том, Саша. Тебя никто не гонит. И не о моей карьере речь.

– А о чем, папа?

– Неужели тебя не убедило твое «хождение»?

– Убедило в чем, папа? Что сейчас не времена Пугачёва? Я это знал и раньше. Но мои товарищи верили, что лапотная Россия пойдет за ними.

– А это твоя ошибка, Саша. Времена Пугачева вполне могут вернуться. И тогда Россия умоется кровью. Вот только сейчас все будет много серьёзнее. Внутри нашего народа копится тьма, Саша. И эта тьма жаждет прорваться наружу. И горе России, если все это темное и страшное вырвется наружу.

– Ты слишком мрачно смотришь на вещи, папа. Дворянство стало слишком ограниченно смотреть на многие вещи. А знаешь, с чего все началось?

– Началось что?

– Мое убеждение в необходимости революции, папа. Тот самый переломный момент, который сделал меня, дворянина, сторонником революции, которая по сути своей направлена против дворянства.

– И что же это, позволь узнать?

– Один случай в столице. Один крестьянин сумел тогда прорваться сквозь двойную цепь солдат и упал на колени пред царем. Он сказал: «Государь! Милостивец, батюшка-царь, заступись!» Но Александр ничего не ответил мужику. Он просто не знал, что ему ответить. Царь не знает, как помочь России. И этому равнодушному деспоту в золотом мундире с орденами доверены судьбы миллионов? Неужели ты уважаешь нашего царя, папа? Скажи честно?

– Государь, имеет усталый вид. Говорит в нервном раздражении о серьезных проблемах. И это самое раздражение он неумело пытается скрыть от окружающих. Коронованная развалина. Вот его характеристика. Стране в настоящее время нужна сильная рука. Рассчитывать на Александра Второго нам нельзя.

– И ты служишь ему?

– Я всегда считал, что служу России, сын.

– Такой России, какой видит её царь. Но я вижу иную Россию без царя.

– Пусть так, но что дальше, сын? Новое «хождение»?

– Нет. Это пустая трата времени. Нужно расшевелить это застоялое болото, которое называется Российская империя.

– Расшевелить это самое болото можно. Сложность будет состоять в ином.

– В чем же, папа?

– В том, как утихомирить бурю, которую вы желаете вызвать.

– А что делать, по-твоему?

– Просвещение, – ответил Михайлов-старший. – Только просвещение спасет нашу страну.

– Отвечать на аресты наших товарищей и виселицы правительства журнальными статьями чересчур наивно, папа…

***

Михайлов любил отца и не хотел чтобы у того начались из-за него неприятности. Потому вот уже неделю у Александра была своя квартира, где он собрал заседание революционной организации «Народная воля».

Раньше других пришла Софья Перовская – верный друг и единомышленник. Александр обрадовался тому, что она первая…

***

Что мне сказать о ней? Перовскую я знал лично. Софья Львовна была очень красива, но меньше всего она была похожа на избалованную кисейную барышню. Ей приходилось играть многие роли. Да что там играть, ей приходилось жить десятком разных жизней. Впоследствии о ней много писали в западной прессе. И многие выставляли Соню лицемерной, упрямой, высокомерной и бессердечной особой. Но хоть я и покинул стан революции и перешёл на другую сторону, могу сказать, что это не так. Соня очень всем импонировала своим большим опытом, знанием рабочей среды и своей способностью ясно и убедительно отстаивать свое мнение. Софья всегда держала себя скромно, но когда она высказывалась по важному вопросу, мы все её слушали со вниманием…

***

Перовская совсем недавно освобождена из Петропавловской крепости. Она была обвиняемой на «Процессе ста девяноста трех». Дело о пропаганде в Империи разбиралось в особом присутствии Правительствующего сената. Судили тех, кто был арестован за антиправительственную агитацию во время знаменитого «хождения в народ».

– Рад тебя видеть, Софья. Ты меня пока ни разу не навестила.

– Прости, Саша. Но в дом твоего отца я не могла прийти.

– Почему? Он не стал бы задавать тебе неудобных вопросов о «хождении».

– Дело не в этом. Он мог напомнить мне об отце и братьях. Не хочу говорить про них.

– Ты их не видела?

– Нет. Ты знаешь, что я порвала с семьей. Мы стали чужими.

– А твоя сестра?

– С ней у меня сохранились теплые отношения, но в Петербурге её нет.

– А твоя мать? Разве…