Олег Константинович Петрович-Белкин - Настоат

Доктор изображает нечто вроде поклона или реверанса, немного привстав с жалобно поскрипывающей табуретки. Забавно!

– Впрочем, довольно обо мне – перейдем к вам! Не буду скрывать: ваше положение не из легких. Но я убежден, все будет в порядке – еще пара недель, и вы выкарабкаетесь. Только учтите: вера – это самое главное; коль верю я – обязаны верить и вы сами! Это я как бывший Архитектор вам говорю… – ни к селу ни к городу, словно в насмешку, добавляет Энлилль.

Доктор пристально смотрит мне в глаза, и я чувствую, как он изучает меня изнутри, выискивая слабости и пороки. Без толку, доктор, так просто меня не раскусишь!

Пара мгновений, и лицо Энлилля – одутловатое, покрытое светлой, колючей щетиной – принимает серьезный, задумчивый вид. Быстрым движением руки он убирает с покрытого испариной лба прядь непослушных, седых, как пепел, волос и, оглядевшись по сторонам, продолжает:

– А теперь пришло время поговорить по существу. Сейчас вы под анестезией, к тому же еще не отошли от наркоза: мысли наверняка спутаны; реальность неотличима от иллюзии, вымысла. Могут появиться кошмары. Однако это не самое страшное, с чем вы столкнетесь.

Видите ли, против вас заведено дело. Процесс – как у Кафки. И очень скоро, вполне вероятно, вас объявят Hostis humani generis – врагом рода людского. А это уже не шутки! Это – конец.

Не в силах вымолвить слова, я пытаюсь подняться с кровати.

– Так, так! – резко повышает голос Энлилль. – Лежите! Никаких лишних движений. Не то придется опять зашивать раны – и на этот раз без наркоза. Как вам сия перспектива?.. То-то же! И прекратите немедленно ерзать – здесь вам не брачное ложе, чтобы трепыхаться, подобно селедке. – Да уж, мастер метафор. Браво! Даже Ламассу, похоже, слегка улыбнулся. – Молодой человек, я вижу: вам непонятно. Что ж, постараюсь объяснить все по порядку. Слушайте – и не перебивайте!

Сегодня на рассвете, еще затемно, произошла авария: на перекрестке набережной Тиамат и улицы Скорпиона вас сбила машина. Точнее, не сбила, а слегка задела по касательной – вы уже лежали под дождем, прямо посреди дороги.

Энлилль на несколько секунд умолкает и выжидающе смотрит на меня исподлобья. Тягучая, необъяснимая пауза… Так и не дождавшись ответной реакции, доктор вздыхает, обводит палату недоумевающим взглядом и, как ни в чем не бывало, продолжает свою печальную, заунывную песню:

– Водитель машины – именно он вас сюда и доставил – громко причитал, плакал и едва не помутился рассудком. Впечатлительная натура! Впрочем, его можно понять: вы были бледны, как смерть, истощены – кожа да кости, истекали кровью, не могли стоять на ногах, дрожали всем телом. Я пытался достучаться до вас, узнать имя, выяснить, что случилось. Без толку! Все, чего я сумел добиться, – лишь признания, что вы ничего не помните и не знаете, как здесь очутились. Причем здесь – это не только в Больнице, но и в Городе, мире, Вселенной. А затем начался бред, что-то бессвязное: «Зоар, письмо, Ригель, грифы, Венера, животная ипостась вечности» и тому подобные вещи… В общем, операция требовалась безотлагательно!

Ну, я ее и провел – и, без ложной скромности, гениально! Трепанация черепа, а вы до сих пор живы! Это ли не искусство? Предупреждаю: коньяк и конфеты я не беру. От вас мне нужно иное – а именно история всей вашей жизни. Поверьте, для меня это очень важно! Почему? Сказать не могу, но – даю слово – вас это не касается. Вот и хочу спросить: вы действительно ничего не помните? Я не суд, не Великое следствие, не церковь – епитимью налагать не намерен. Так что можете быть откровенны. Скажите, что произошло этой ночью?

Я закрываю глаза. Разве могу я что-то ответить?

– Эй вы, эскулап! Вы что, не видите – он ничего не помнит. А если б даже и помнил, сказать был бы не в состоянии, – неожиданно вступает в разговор Ламассу. – А то развели тут: «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?» Не до ваших вопросов, отстаньте!

Энлилль недовольно морщится.

– Ваш питомец плохо обучен. Капризный, избалованный и неугомонный. Как выйдете из Больницы, займитесь его дрессировкой!

Не знаю, почему вы молчите. Действительно ничего не помните или лишь притворяетесь? Если второе, то пеняйте на себя, ибо врать мне – значит рисковать своей жизнью. В конце концов, вы в госпитале, и неточный диагноз может свести вас в могилу.

И при словах сих блестящие, темно-синие глаза доктора начинают менять цвет, будто наливаясь обжигающей кровью. Что это --">