Рэймонд Торнтон Чандлер - Окно в вышине

романа «Окно в вышине», и ненавидит богачей, всех этих Мердоков и Морни.

Особенностью Чандлера как писателя является непривычная для детектива проработка деталей и образов. Каждый персонаж, с которым Марло встречается в ходе расследования, изображен ярко, выпукло и запоминается надолго. В качестве примера можно привести образы нумизмата Морнингстара и лифтера Грэнди из романа «Окно в вышине». Действие в романах Чандлера движет не только логика сюжета, но и логика художественной прозы. Прочитав Чандлера, вспоминаешь не интригу, а образы, ситуации. Именно этим и обусловлена высокая оценка, данная его произведениям Моэмом и Пристли.

Перевод романа выполнен по изданию: Raymond Chandler. The high Window. Pan Books. London and Sydney, 1979.

Окно в вышине

1

Дом находился на Дрезден-авеню в районе Оук-нолл Пасадены.^[2] Большой, солидный, неприветливо глядевший дом с темно-красными кирпичными стенами, терракотовой черепичной крышей, с отделкой из белого камня.

Дом был двухэтажный. Нижний этаж весь застеклен, в верхнем этаже — окна коттеджного типа с множеством каменных украшений в стиле рококо.

Прямо под окнами — цветущие кусты. Перед домом расстилалась прекрасная зеленая лужайка примерно в полакра. Отлого спускаясь вниз, она обтекала, словно прохладный зеленый поток огромный гималайский кедр, возвышающийся посреди нее, как скала. К дому вела широкая аллея. Вдоль нее росли красивые белые акации. Ни один листочек не шелохнулся в неподвижном, напоенном чудесным ароматом летнем утреннем воздухе. Бюро прогноза погоды обещало приятный прохладный денек.

Мне было известно, что в доме вместе с семьей проживает миссис Элизабет Брайт Мердок, которая, пригласив частного детектива, поставила одно единственное условие: чтобы он был хорошо воспитан и опрятен, например, не оставлял на полу пепла от сигар. Мне также было известно, что она вдова одного старого дурака по имени Джаспер Мердок, сделавшего кучу денег на общественных подрядах. Его фотография неизменно появлялась в местной городской газете к годовщине рождения или смерти с надписью: ВСЯ ЕГО ЖИЗНЬ — СЛУЖЕНИЕ.

Оставив свой автомобиль на улице, я пересек зеленую лужайку, ступая по шатким камням дорожки, и из кирпичного портика с остроконечной крышей позвонил.

От парадной двери и до начала подъездной аллеи шла низкая стена из красного кирпича. В конце ее — бетонный блок, на котором масляной краской был нарисован негритенок в белых бриджах, зеленой куртке и красной шапочке. Он держал в руке хлыст, у его ног было укреплено железное кольцо. Казалось, он слегка опечален, словно ждет здесь кого-то очень давно и потому приуныл. Дверь все не отворялась, я подошел к негритенку и погладил его по голове.

Наконец, средних лет карга в одежде служанки приоткрыла парадную дверь дюймов на восемь и вытаращила на меня глаза-бусинки.

— Филип Марло, — сказал я. — К миссис Мердок, по делу.

Она стиснула зубы и, поморгав, сказала сварливым, способным раздробить камни голосом первых поселенцев.

— Вы к кому собственно?

— Э… э…

— К какой миссис Мердок? — проскрипела она.

— К миссис Элизабет Брайт Мердок, — сказал я. — Я не знал, что есть еще другая.

— Есть, — отрезала она. — Дайте-ка вашу визитную карточку.

Она высунула из щели нос и протянула сухую жилистую руку. Я вынул бумажник, достал из него свою визитную карточку и подал ей. Рука и нос тотчас исчезли, и дверь захлопнулась.

Я подумал, не поискать ли мне черный ход.

Прошелся вдоль стены и опять погладил негритенка по голове.

— Вот так-то, брат, — сказал я. — Знаешь, ведь мы с тобой — братья.

Шло время, уйма времени. Я сунул в рот сигарету, но не зажег ее. Мимо проехал бело-голубой фургон, владелец которого был, наверное, весельчак, потому что его шарманка играла «Индюшку, разрешающуюся от бремени». Большая черно-золотая бабочка, ловко спланировав, приземлилась на кусте гиацинта у самого моего локтя, посидела на листочке, медленно поднимая и опуская крылышки, потом с трудом оторвалась и, покачиваясь, точно пьяная, исчезла в неподвижном, полном ароматов воздухе.

Дверь вновь отворилась и карга сказала:

— Можно.

Я вошел и оказался в большом квадратном зале. Здесь было прохладно и сумрачно, как на дне, и тихо, как в церкви. Запах был, во всяком случае, такой же. На шероховатых оштукатуренных стенах висели декоративные --">