Чингиз Акифович Абдуллаев - «Гран-при» для убийцы

Чингиз Абдуллаев «Гран-при» для убийцы

Лучшему Другу на все времена — моему Отцу — с любовью и восхищением.

Начало

Эр-Русейфа. Иордания. 11 февраля 1997 года

К двухэтажному дому джип подъехал почти вплотную. Сидевший за рулем водитель вышел из машины, оглядываясь по сторонам. Оставшийся в джипе пассажир опустил правую руку, в которой держал израильский короткоствольный автомат «узи». Под ногами лежали готовые к бою гранаты. Они перекатывались внизу, как экзотические плоды, купленные на восточном базаре.

Водитель подошел к стоявшему рядом с домом второму джипу. Эта машина была гораздо меньше их собственной. Мужчина кивнул, увидев двух вооруженных охранников. Одного из них он знал в лицо.

— Все в порядке? — спросил по-арабски водитель.

— Да, — кивнул охранник, тоже узнавший подошедшего, — его ждут в доме.

Водитель повернулся и медленно направился к своей машине. Подойдя, он тихо сказал:

— Вас ждут.

Пассажир улыбнулся, положил автомат на сиденье водителя, наклонился, взял сразу три гранаты, сунул их в карманы, поправил пистолет, висевший в кобуре на ремне, и выпрыгнул из машины.

Это был высокий, сравнительно молодой человек. Главным его отличием было отсутствие растительности на лице. Если у охранников и водителя усы и бороды соответствовали канонам строгих мусульманских правил, то этот был чисто выбрит, словно только что сошел с самолета, прилетевшего из Европы либо из Америки.

Гость оглянулся и поспешил к дому. Охранники, стоявшие у двери, кивнули ему, ни о чем не спрашивая. Войдя в дом, гость прищурился. Здесь было темновато, хотя лампы и освещали большую комнату в центре дома. Пришелец был одет в полувоенную форму, на ногах армейские ботинки. Навстречу ему поднялись двое мужчин. Один был в летах, явно под семьдесят. Другой помоложе, но и ему было не меньше пятидесяти.

— Приветствуем тебя, Ахмед Мурсал, — сказал старший.

— Привет и вам, — наклонил голову в уважительном поклоне приехавший.

— Ты можешь сесть, — показал на ковер старший, усаживаясь первым. Он был в традиционной арабской одежде. Другой уселся с ним рядом.

Гость сел, нетерпеливо дернулся.

— Как ты доехал? — вежливо осведомился старший.

— Плохо, — сказал, нарушая все нормы приличия, гость, — я приехал сюда, хаджи Карим, не для того, чтобы вести с вами учтивые беседы. Вчера в Иерусалиме должен был состояться новый взрыв. Я послал туда двоих моих людей. Они готовы были умереть за наше святое дело. Но мне сказали, что вы не дали своего разрешения и даже вернули их обратно. Признаюсь, я не поверил такому сообщению.

Но когда мне передали, что это ваш личный приказ, я решил приехать сюда сам, чтобы разобраться в том, что происходит.

— Тебе передали все правильно, — спокойно сказал хаджи Карим, — я действительно приказал не выдавать взрывчатку твоим людям и не пускать их в еврейские кварталы Иерусалима.

— Я могу узнать — почему? — сдерживая гнев, спросил гость.

— Мне позвонили от очень уважаемых лиц, — неторопливо сказал хаджи Карим, — и если бы мне позвонил только один человек, то, клянусь Аллахом, я отказал бы любому, кроме Пророка, да будет благословенным имя его. Но сначала мне позвонили из Эр-Рияда, потом из Дамаска. И наконец, из Аммана. И все просили меня воздержаться от этих безумных акций. Пойми, Ахмед, что такие взрывы ничего не дают, кроме озлобления людей. Они еще больше отдаляют нашу мечту о мире, о собственном государстве.

— И это говорите вы? — вскочил на ноги гость. — Я не верю своим ушам.

— Мы должны учиться жить в мире, — твердо сказал старик, — иначе вечная война будет проклятьем нашего народа. Ты этого хочешь, Ахмед Мурсал? Ты ведь не палестинец, тебе не понять, что мы чувствуем.

— Сначала мне запретили отомстить немцам, осудившим наших друзей в Берлине! — уже не сдерживаясь, закричал гость. — Теперь вы защищаете израильтян. Мир сошел с ума. Вы все безумцы.

— Как ты смеешь так говорить? — вскочил второй из сидевших на ковре людей. — Хаджи Карим — наш духовный лидер. Ты не смеешь называть его безумцем.

— Я все равно проведу свою акцию! — крикнул Ахмед Мурсал. — Все равно сделаю так, как решил.

— Нет, — твердо сказал хаджи Карим, — твои взрывы ничего не дают. Ты только напрасно губишь своих людей и людей другой веры.

— До --">