Вадим Кузьмич Очеретин - Пять или шесть?

нравился.

— Зато в десять раз красивее. Это точно, — убежденно протянул Сережка, хотя сам никогда не бывал на Кавказе.

— В одиннадцать. Ты подсчитал неточно, — сказала Надя и показала Сережке язык, потому что он слишком внимательно смотрел на нее.

— В цехе вы, товарищ Бестебяка, более остроумны, — весело парировал Сережка.

Надя привыкла оставлять последнее слово за собой. Она поправила Сережку и громко распорядилась:

— Не Бестебяка, а товарищ командир похода. Понятно?.. Дежурным назначаю на всю ночь Сергея Векшина. Давайте ужинать.

— Давайте, давайте! — живо подхватил Коля. — Картошечка готова. Эх, последняя!..

Повар Вася, не мешкая, приступил к делу:

— Сколько нас?.. Раз, два, три, четыре, пять... Все в сборе.

Внизу колыхалась приманчивая белая тайга, и после ужина, естественно, речь зашла о березах.

— Береза — поэтический символ России, — мечтательно сказала Надя, подгребая палкой в огонь отвалившиеся от костра огарыши.

— Устарелый символ, — сразу возразил ей Сережка. — Сейчас символ России... ну, хотя бы... башенный кран! Или космическая ракета.

Сережка вдруг почувствовал, что к Наде неравнодушен и повар Вася. Это задело Сережку. Вася все время посматривал на Надю и хвастался ей, как много знает про березу.

Сведения Васи, коренного жителя большого города, были книжными, вычитанными при подготовке к походу. О том, что березы у нас больше сорока видов и пород — бородавчатая, пушистая, железная, каменная, ребристая, карликовая и так далее и тому подобное. Но он изрекал это с ученым видом и налегал при этом спиной на Сережку — они сидели рядом у костра. Задаваясь, Вася развалился прямо по-барски, и Сережка, в конце концов, ткнул приятеля локтем в бок, да так сильно, что тот отпрянул и умолк. Сережка сам начал рассказывать про березу. Но он не обращался к одной Наде. Он даже не глядел на нее. Нарочно!

Сережкины сведения — из впечатлений детства. В маленьком заводском поселке, в верховьях Уфы, где он рос, — самая уральская глухомань. Там девчонки весной ходили в лес, завивали березку венком — ворожили. Потом кумились — давали клятву на верную дружбу, наряжали березку лентами, хороводили вокруг и приносили украшенное дерево в поселок, ставили на площади... А еще — при сватовстве: слово «береза» — ответ свахе, согласие, «сосна» и «ель» — отказ. Если береза весною опушается первая, то жди сухого лета, а когда ольха — лето будет дождливым.

— Береза — самые хорошие дрова, — наконец, сказал Сережка и принялся разрубать притащенное молчаливым Колей сухое долготье — толстые хлысты

— Да ну-у? Это ты уж Америку открыл, — посмеялась над Сережкой Надя. Но ее увлекало все, что он рассказывал. Все мы мало знаем народные приметы и старинные народные обычаи, в наш век автоматики и электроники они уходят в область романтических преданий

Поначалу у ребят все шло так, как полагается на привале у костра. Я себе отчетливо представляю те долгие нетемные сумерки безмятежного вечера в таежных горах, хотя и был далеко от них. В городе, затихающем к ночи, у раскрытого окна, не зажигая огня, я читал любимого Лескова. Я готов был, как всегда, к тревожному телефонному звонку. Но совсем не думал, что где-то на севере расположились на ночлег туристы, с которыми мне придется столкнуться очень скоро. Там, у них в лагере, толстяк Коля уже хотел спать — клевал носом, но не забирался в палатку первым: неудобно перед товарищами. Робкий Вася, получив от Сережки тычок, немного обиделся — это не то, что шуточная медаль. Он отошел в сторону и долго возился с продуктами, перебирая их и перекладывая. Загрустившая Зина-беленькая неотрывно глядела на огонь, думала о чем-то, вероятно, вспоминала ослепительные горы юга.

Тихи и недвижны просторы вокруг, ничто не предвещало никаких передряг. Не было даже комаров и мошкары: ребята расположились высоко, на открытом месте.

В костер подбросили — огонь разгорелся ярче. Светлые сумерки летней северной ночи лишь чуть-чуть скрадывали очертания ближайших скал и могучих деревьев. А у горизонтов каждый излом гор и, казалось, каждая каменная глыба вырисовывались четко-четко. Белая ночь!

Ветер пал. Языки костра тянулись кверху, едва колышимые вздохами бора и нагретых за день валунов, разбросанных по опушке. Снизу веяло таежной прохладой. Костер горел, завораживал, пламя плавно изгибалось, словно в медленном танце. Не хватало лишь мелодии менуэта, только не --">