Андрей Гуляшки - Цикл "Аввакум Захов". Компиляция.Книги 1-11

капитане — при этой мысли и я готов был усмехнуться, подобно Кузману, только, конечно, по другому поводу.

Я налил кофе в чашку, присел к раненому и положил ему на лоб руку. У него вдруг дрогнули веки, меж ресниц дважды чуть проглянули помутневшие зрачки… Я назвал его по имени, слегка потормошил за плечо. Пострадавший глубоко вздохнул.

— Ты меня слышишь? — спросил я. У него шевельнулись губы.

— Все в порядке, — улыбнулся я, победоносно оглядев всех. Старшина Георгий шмыгнул носом, и я увидел, как он в смущении отвернулся. Майор перевел дыхание, пошарил в карманах куртки и вынул леденец. Последнее время он старался меньше курить и потому ел много конфет. Развернув леденец, он сунул его в рот и, разгладив пальцами бумажку, принялся делать из нее кулечек.

Председатель тоже вздохнул с облегчением и вытер со лба пот. Кузман Христофоров остался таким же непроницаемым и мрачным — только в глазах его словно вспыхнула искра.

Я подложил под голову раненого еще одну подушку, поднес к его губам чашку с кофе и предложил отпить. Вначале он, казалось, не понимал моего голоса или не понимал, чего от него хотят, и продолжал лежать с неподвижным лицом и опущенными веками.

И вдруг голошеий петух тетки Спиридоницы захлопал крыльями и снова принялся горланить в небо своим надтреснутым баритоном. Это был такой душераздирающий крик, что раненый открыл глаза и взгляд его сразу прояснился. Некоторое время он смотрел на нас с недоумением, недоумение сменилось удивлением, и наконец, сдвинув рыжие брони, он глубоко и тяжело вздохнул.

Потом он отпил несколько глотков, медленно провел дрожащей рукой по губам, снова вздохнул и уставился на председателя.

Под этим пристальным неподвижным взглядом председатель стал переминаться с ноги на ногу, зашевелил пальцами; на его короткой шее даже вздулись жилы.

— Как же это случилось, Стоян? — спросил он, стараясь придать своему голосу как можно больше мягкости. — Кто с тобой этакое сотворил?

Все затаили дыхание и смотрели на раненого.

Стоян приподнял голову и снова сдвинул брови.

Все это, бай Гроздан, случилось как-то совсем неожиданно! — он провел языком по посиневшим губам и глубоко вздохнул. — Пожелал мне «спокойного дежурства» и пошел себе, тут я полез в карман за сигаретами, а он вернулся, я даже не слышал… Налетел такой вихрь — как тут услышишь!

Вот так, умолкая, чтобы перевести дух или сделать один-два глотка кофе, отвечая на вопросы то председателя, то майора, Стоян рассказал нам историю, в которой главным действующим лицом был не кто иной, как Методий Парашкевов, известный всем учитель из Момчилова, человек, который, по нашему общему мнению, был чист, как капля росы!

Методий Парашкевов часто охотился в окрестностях, особенно к востоку от Змеицы, и, возвращаясь домой, почти всегда проходил через двор военно-геологического пункта. Это был самый короткий и прямой путь к дому Балабановых, где он квартировал. Учитель Парашкевов — об этом здесь каждый знает — охотник очень удачливый, меткий стрелок. Ведь не случайно у Балабаницы кунтушики и на заячьем меху, и на лисьем. Редко проходил он по двору с пустыми руками. Трудно было рассчитывать, чтобы он раскошелился и угостил стаканчиком вина, а вот убитую дичь дарил с удовольствием: этим летом оба старшины не раз лакомились зайчатиной, тушенной с овощами. Спрыгнув во двор, он останавливался, чтобы перекинуться с постовым несколькими словами. Несмотря на свою ученость, он не задирал носа, всегда находил, о чем потолковать с людьми. Особенно любил учитель рассказывать о животных: о хитрости куницы, о повадках волка. Да и Стоян в карман за словом не лез. Он рассказывал о том, какие в селах северо-западных районов существуют обычаи, какие песни поются на свадьбах, на крестинах, как молодухи пекут баницу^[2], как приятна желтая грушовица и как легко пьется вино из винограда, который там называется «отелло».

И в тот вечер Парашкевов проходил через двор без своей двустволки. Время было позднее. Большая Медведица уже держала путь на Дунай, а со стороны Карабаира так полыхало и грохотало, как будто там рушились горы. Учитель на этот раз — что было для него совершенно необычно — почему-то торопился домой, словно его там ждали жена и дети. Он выглядел мрачным, молчаливым. Сказал два слова и тут же ушел. Стояну стало тоскливо. Чтобы рассеяться, он полез в карман за сигаретами, но едва успел вытащить --">