Клавдий Михайлович Дербенев - Недоступная тайна

с ключом… Вам вредно чрезмерное утомление…

Бубасов повел плечами, исподлобья, с тяжелой пристальностью глянул на Жаворонкову. Она не дрогнула. Лицо ее выражало полное спокойствие, взгляд был чист и светел.

Наконец он сумрачно проговорил:

— Нельзя! Даже Георгию не открыл секрета…

Наступило молчание. Он взял ее за руку:

— Не обижайся! Мой шифр — недоступная тайна. Других тайн у меня от тебя нет. Пусть только шифр будет недоступной тайной… К тому же я все закончил… Да, все!

— Закончили! — воскликнула Жаворонкова. Она была подавлена. Для нее стало очевидным: ей не узнать тайну шифра. Старик зорко охраняет ее.

Бубасов, взглянув на Жаворонкову в этот момент, увидел в ее лице нечто такое, что заставило его быстро опустить глаза, снова посмотреть на нее, как бы вчитываясь в ее мысли, и опять насупиться, усиленно перебирая на столе бумаги. В эти мгновения, впервые после их встречи в Карловых Барах, он с явным недоверием подумал о Жаворонковой. «А что, если она — только вход в расставленную для меня ловушку?» От этой мысли в нем, как от спички, сразу вспыхнул буйный костер других жарких мыслей и догадок: «Почему внезапно потребовалось уехать Георгию?», «Зачем Георгий прихватил с собой «Серну»?», «Уничтожен ли Георгием «Гофр»?»… Для Бубасова, много повидавшего на своем веку, вдруг все совершившееся с ним в последние дни предстало в тревожном свете. В мозгу, словно солдаты из засады, стали подниматься одна за другой проверочные меры… «Но что сделать сейчас, сразу?..».

Скрывая внезапно обострившуюся настороженность, Бубасов с самым беспечным видом вынул из кармана большую пачку листов бумаги и стал рассматривать их. Делал он это, нисколько не таясь от Жаворонковой. Это были черновики расшифровки, покрытые цифрами и буквенными значками.

При взгляде на эти бумаги в руках Бубасова Жаворонкова подумала: «Если вникнуть в смысл записей, сопоставить их с уже расшифрованными списками, то будет понятен ключ шифра…» Она как бы окаменела у стола от испытываемого внутреннего напряжения. А Бубасов тем временем все с прежней же подчеркнутой беспечностью рассматривал каждый лист и, надорвав его, неторопливо бросал на край стола…

Волнение и соблазн, испытываемые Жаворонковой, были настолько огромны, что она, опасаясь лишнего жеста, выдавшего бы ее, отошла от стола. Только не видеть! Бубасов проводил ее взглядом. Пока она у кровати нервно взбивала смятую подушку, он продолжал надрывать листы, делая это нарочито медленно.

Наконец, тоже не выдержав напряжения, он спросил:

— Ты поужинаешь со мной?

— Что-то не хочется, — ответила она и, не удержавшись, бросила быстрый взгляд на стол. Листы бумаги, будто поддразнивая ее, лежали на прежнем месте. Отводя глаза, добавила:

— Нестерпимо тянет спать. Устала…

— Почему бы тебе не переночевать здесь? — вкрадчиво спросил Бубасов, окончательно зажженный недоверием и решивший, не выяснив истины, не выпускать Жаворонкову из дома.

— Спать могу только у себя, — сказала она, взглянув ему в глаза, — только дома, на своей постельке…

Бубасов неопределенно улыбнулся. Она усталой походкой приблизилась к дивану и села. Потянувшись, сказала:

— Вот вы, отец, недавно сказали о недоступной тайне…

— Говорил, — насторожился Бубасов.

— Это выражение я слышу сегодня второй раз.

— Кто еще говорил?

— В поликлинике после работы слушала лекцию о международном положении. Лектор доказывал, что защитники капиталистического строя не понимают морали советского человека, который ради общего блага, не считаясь с личным, идет на подвиги. Лектор сказал, что такая мораль советских людей для защитников капитализма — недоступная тайна!..

Бубасов даже как-то привскочил на месте, услышав это. Он подошел к Жаворонковой и, склонив побагровевшее лицо, крикнул:

— Коммунистическая пропаганда! Ты их не слушай! Никогда не слушай!

Она сделала успокаивающий жест, которым хотела выразить, что и сама это хорошо знает, но про себя подумала: «Для тебя и тебе подобных мораль советского человека действительно самая недоступная тайна!» Вслед за этим она почувствовала прилив какой-то бурной радости. Опасаясь, как бы Бубасов не подметил ее возбуждения, она сладко потянулась на диване, вытягивая вперед руки, и мельком взглянула на часы. С минуты на минуту в дом войдут чекисты. Ей пора уходить. Пусть ей не удалось узнать тайну шифра, ее --">