Константин Иванович Галуза - Ясная ночь

– Они не помогут, пойми, – убеждал, – что мы им покажем?! Этого!?

Опять кинулся к решётке. Хоть бы рукавицы брезентовые, чтобы взяться нормально! Буквально, спустя рукава куртки, – обмотав ими полосу давил этот сучий цветочек изо всех сил… Всё-таки полоса держалась… Выгибается, отгибается, но толку… Время, время, – меня уже лихорадило, уверенность, что её можно выломать голыми руками таяла. Я тяжело дышал. Попробовал всунуть между элементами вазу и ей отжать, зафиксировать вроде бы нормальную щель, – ваза лопнула. От напряжения я ударился лбом. Надо ещё одного мужика. Там стоят. Попроси подержать.

– Поможешь мне? – вспомнил я, – гандболистка…

«А в ответ тишина»Л

– Лезь тогда сама, я удержу! Потом встретишься со своим Вадимом, разберёшься. Я если не смогу, скажу им; ты его завалила и свалила. А я мимо шёл, сам не местный, -предлагал я сходу бредовые варианты я, – На меня потом всё свалишь. Они щас двери начнут ломать, дура! Дай хоть мне тогда выйти отсюда, держи! Или лезь, оттуда мне раздвинешь, как сможешь. Чего ты молчишь?

Тупая.

– Мы лезем или не лезем? – я начал выходить из терпения.

Молчит! …Я увидел в окне юного панка, который зашёл с улицы за угол.

– Мальчик! – закричал я ему, – иди сюда! Быстро!

Молчит. Смотрит.

– Иди сюда! Помоги мне, у меня тут… Шпингалет заклинило…

Стоит, как вкопанный. Дебил, что ли…

– Ну иди сюда, … Помоги пожалуста, подай мне вон ту трубу, – я заметил выкинутый, негодный водопроводный стояк, с «мёртвым» чугунным вентилем на конце.

Обкурился он что ли, щегол этот, или дури какой ни будь, нанюхался, вроде клея; его координация вызывала предположения. Как его сподвигнуть?

– Давай братуха, – придумал я, – пока менты не приехали…

Тут «Братуха» зашевелился. Парень не спринтер, конечно. Но, о как, разогнался, – как в штыковую пошёл! Гвардеец! Я успел отскочить.

Пытался действовать как рычагом, этот ещё с той стороны виснет придурок… Гнилая водопроводная трубка трижды согнулась как пластилиновая. ****ство.

– Дай мне вон тот камень, – попросил я его, – денег дам! Потом. Щас. У меня тут навалом.

Панк посмотрел туда, куда я показывал. (Толи панк, толи хиппи, может умственно отсталый).

– Вон, пожалуйста, – я жестикулировал, пытаясь подержать его работу мысли.

Тот пошёл. Наклонился, руки – как два арбуза держит. Штангист! Я сложил руки рупором:

– Ты чё делать собрался?! – психанул я, – оставь бордюр в покое! Ты его в жизни не поднимешь! Придурок питерский! Рядом камень!

Не слышит. Рвёт бетонный метровый бордюр из земли, и всё. А тужиться! Не могу орать.

За дверью, мне слышалось, слышалось: женщины настаивали, их не пускали. Саввоевцы обещали:

– Сейчас, сейчас, все по очереди, а вы женщина – крайняя… Она освободиться, сейчас, ваша Лена, всех примет.

– Мы сейчас милицию позовём! – всё тот же неугомонный женский голос.

А вот это правильно, и лучше – роту, на всякий случай. Не выйдет ничего – сам позвоню, но только в крайнем случае, – начнётся же: менты, протокол происшествия, документы, имя-фамилия… А светиться перед этими бандюками не к чему, никак нельзя мне. Надо решётку ломать.

Вдруг голоса стихли. Я испуганно насторожился.

В коридоре явно говорил Вадим. Всё. Я начал тихо гнуть другой вензель. Вместе со своим дыханием слышу:

– Хорошо, хорошо. Нет, милицию вызывать не надо. Мы сами разберёмся.

Женщины галдят. Вадим спокойный.

Мы здесь все не разминёмся. Вы идите. Сейчас всё будет как надо.

«Не давайте ему пройти», – с тоской защемило у меня. Ничего себе: «Хорошо, хорошо»…

Лена шмыгнула к двери. Спотыкаясь о Саввоя я успел схватить её за запястье.

– Пусти, – тихо уже велела она, – другая её ладонь легла на замочную ручку.

Видать в глазах у меня отпечаталось многое. Опасность, просьба, – что-то остановило её на секунду.

– Подожди, Лен. Открыть никогда не поздно… Стой, – шептал я прислушиваясь.

Этот Саввой зашевелился. Дать ещё?! Только его тут не хватает. Семь бед – … За дверью, в коридоре, Вадим обращался уже не к женщинам:

– Дайте пройти. – говорил он внятно,