Стивен Ван Дайн - Цикл "Фило Ванс". Компиляция. Книги 1-9

осознанным артистизмом Рариомина – большая пропасть.

Ванс был, как принято говорить, дилетантом, но его не интересовало, что думают о нем другие. Он был человеком необыкновенного ума и культуры. Аристократ по происхождению и духу, он презирал низость во всех ее проявлениях. Большинство из тех, с кем он вступал в контакт, считали его снобом. Однако в его снисходительности и надменности не было ничего ложного. Глупость он ненавидел еще больше чем вульгарность или плохой вкус. Я не раз слышал, как он повторял известную фразу Фуше: «Хуже преступления быть дураком». И он воспринимал ее буквально.

Ванс был откровенным циником, но его цинизм был скорее легкомысленным, чем дерзким, так сказать, цинизм Ювенала. Возможно, лучше его назвать скучным и высокомерным человеком и в то же время глубоко честным и проницательным. Однако он был на редкость обаятельным. Даже те, кто считали, что им трудно восхищаться, все же утверждали, что его трудно не любить. В нем было что-то дон-кихотское – в манерах, в английском акценте, оставшимся со времен Оксфорда, – так считали те, кто мало знал его. Но так или иначе в нем было что-то от poseur.

Внешне он был необычайно симпатичным, хотя линия рта была несколько аскетична и жестка, как линии рта у некоторых Медичи. Более того, в линии его бровей было что-то смешное. Но у него был высокий лоб интеллектуала, широко посаженные серые глаза, крупный, но красивый нос, узкий выпуклый подбородок. Когда я недавно видел в «Гамлете» Джона Барримора, то он мне несколько напомнил Ванса, а немного раньше, в «Цезаре и Клеопатре», Форс-Робинсон был похож на Ванса.

Ростом Ванс не превышал шести футов, был стройный и мускулистый. Он неплохо фехтовал и в университете был капитаном команды. Он хорошо играл в гольф и один раз даже выступал за университет в соревнованиях по водному поло против Англии. Несмотря на прекрасное физическое сложение и занятия спортом, он положительно не любил ходить, и если была возможность ехать, то он не проходил и сотни ярдов.

Одевался он изысканно и тщательно, но не броско. Основное время он проводил в клубе. Его любимым был Стюйвезант-клуб, потому что, как он говорил мне, это единственный клуб, далекий от политических и коммерческих интересов, а он никогда не вступал в дискуссии, требующие каких-либо умственных усилий. Он посещая оперу, любил слушать симфонические концерты.

И еще он любил играть в покер и был самым непогрешимым игроком из всех, каких я когда-либо видел. Я упоминаю об этом факте не потому, что в этом есть что-то многозначительное и необычное для человека типа Ванса, которому больше бы пристало играть в бридж или в шахматы, а потому, что его знание человеческой психологии, которая широко применяется при игре в покер, не раз помогало ему в разгадке той или иной тайны.

Его знания в области психологии и в самом деле казались невероятными. Он был способен разобраться в чужой психике так, будто читал все сокровенные мысли. Он был хорошо знаком с академическими основами психологии, а в университете всегда внимательно слушал лекции. Пока я изучал уголовные и гражданские законы, право римское и финансовое, основы контрактов и тому подобное, Ванс постигал науку о поведении человека. Он изучал историю религий, греческую классику, биологию, основы гражданственности и политическую экономию, философию, антропологию, литературу, теоретическую и экспериментальную психологию, древние и современные языки.

У Ванса был философский склад ума – философский в самом широком смысле. Будучи свободен от сентиментальности, предубеждений и предрассудков, он был в состоянии глубоко постичь психологию человеческой личности и выяснить мотивы поступков и действий людей. Больше того, он избегал всего, что шло вразрез с его холодным, логическим мышлением. «Пока мы не умеем разрешать все человеческие проблемы, – заметил он однажды, – с той тщательностью, с которой врачи проводят свои исследования на морских свинках, мы не сумеем добиться правды»,

Ванс вел активную, но не стадную жизнь. Не знаю, существовали ли еще люди с такими недоразвитыми общественными инстинктами, как у него. Слово «долг» он понимал весьма превратно, но все же считался с этим понятием.

Итак, Карри унес землянику и яйца, которые мы не доели, унес и «Бенедиктин», который мы не допили. Было почти девять часов, и я еще не знал, что начинается первое из многих волнующих дел, которые мне довелось --">