Эд Макбейн - Мошенники

весной, глотая сизый дым и стараясь понять, что тебе говорит посетитель.

— Вот Марчия мне и говорит: ты ведь работаешь на территории его участка, участка Мейера, — продолжал тем временем Раскин. — Так чего же тебе бояться? Ты рос вместе с его отцом, ты был его другом детства, так что тебе бояться его сына? Кто он там сейчас — детектив? И ты должен его бояться? — Раскин пожал плечами. — Вот прямо так Марчия мне и сказала.

— Понятно, — отозвался Мейер и помахал перед лицом рукой, пытаясь развеять дым.

— Хотите сигару? — спросил Раскин.

— Нет, спасибо, не хочется.

— Это очень хорошие сигары. Мне прислал их зять из Нассау. Он повез туда мою дочь в свадебное путешествие. Очень приятный молодой человек. Он — врач-дантист. Большой специалист по периодонтиту. Вы знаете, что такое периодонтит?

— Да, знаю, — ответил Мейер и снова помахал перед лицом рукой.

— И Марчия, как всегда, права. Я ведь и в самом деле вырос вместе с Максом, твоим отцом, упокой Господь его душу. И почему это вдруг я должен теперь бояться прийти к его сыну Мейеру? Я же лично был приглашен, когда тебе делали обрезание, представляешь? Так разве я должен бояться прийти к тебе, чтобы посоветоваться по поводу возникшей у меня проблемы, если твоего отца я знал еще ребенком? Чего мне боятся? Послушайте, вы и в самом деле решительно отказываетесь от сигары?

— Самым решительным образом.

— Это очень хорошие сигары. Мой зять прислал их мне из Нассау.

— Я благодарю вас, мистер Раскин, но мне не хочется. Но все равно благодарю вас, мистер Раскин.

— Дэйв… Зовите меня просто Дэйвом.

— Хорошо, Дэйв. Так в чем же у вас возникли затруднения? Я хочу сказать, какое же дело привело вас сюда? К нам в дежурку?

— Ко мне прицепился какой-то хохмач.

— Кто?

— Самая настоящая язва.

— Я не совсем понимаю вас.

— Мне, понимаете, постоянно звонят по телефону, — сказал Раскин. — Звонят по три-четыре раза в неделю. А когда я снимаю трубку, то там неизвестный мне голос спрашивает: “Это мистер Раскин?” Я, естественно, отвечаю “да”, и сразу же этот голос кричит: “Если ты не уберешься из этого помещения к тридцатому апреля, я тебя пришью!”, а потом он себе спокойно вешает трубку.

— А голос в трубке — мужской или женский? — спросил Мейер.

— Мужской.

— И больше он ничего не говорит?

— Нет, больше он не говорит ни слова.

— А чем так хорошо это помещение?

— А что в нем может быть хорошего? Это небольшая каморка на Калвер-авеню. Если хотите знать, то там полно крыс; правда, крысы эти до того здоровущие, что это просто не крысы, а самые настоящие крокодилы. Можете зайти как-нибудь и полюбоваться на них. Помещение это я использую как склад для готового платья. А кроме того, там у меня работают несколько девушек-гладильщиц.

— Значит, если я правильно вас понимаю, в помещении этом нет ничего особо привлекательного?

— А кто его знает? Может, его облюбовали какие-то другие крысы. Но это же не значит, что можно так вот звонить ни с того ни с сего к человеку и угрожать ему.

— Понятно. Ну что ж… Скажите, а у вас нет кого-нибудь, кто мог бы желать вашей смерти?

— Моей смерти? Не смешите меня, — сказал Раскин. — Меня все вокруг любят и уважают.

— Это я понимаю, — сказал Мейер, — но может же найтись какой-нибудь псих или чокнутый среди всех этих хороших людей, которому могла бы взбрести на ум идея, что неплохо было бы от вас избавиться?

— Совершенно исключено.

— Понятно.

— Я, видите ли, вполне солидный человек. Каждую неделю я посещаю синагогу. У меня хорошая жена, очень приятная дочь и зять — большой специалист по периодонтиту. Я держу два магазина в этом городе, а кроме того, еще три — на рынках в Пенсильвании. Склад находится прямо тут, рядом с вами, на Калвер-авеню. Я — солидный человек, Мейер.

— Это само собой разумеется, — успокоил его Мейер. — Но все-таки, скажите мне, Дэйв, а не может ли кто-то из ваших друзей просто подшутить над вами и устроить такой маленький розыгрыш?

— Розыгрыш? Нет, не думаю. Все мои друзья, простите за выражение, самые настоящие угрюмые зануды. Я, знаете, скажу вам чистую правду, Мейер. Не подумайте, что я хочу подольститься к вам, но когда умер ваш папаша, когда мой самый близкий друг Макс Мейер отошел, так сказать, в мир иной. Господи, храни его душу, мир потерял очень веселого человека. И это — святая правда, Мейер. Это был настоящий весельчак, всегда --">