Сергей Георгиевич Донской - Конь в пальто

обертончики, сигнализирующие о готовности мужа предаться любовным утехам.

– Ирочка, ты не очень спешишь? Может, задержишься на полчасика?

Вообще-то Ирина Дмитриевна Славина, администратор бойкого привокзального рынка, не любила опаздывать на работу – все самые важные события происходили там, как правило, утром. Однако, как женщине, ей именно сегодня было необходимо ощутить себя желанной, кому-то нужной, хотя бы и опостылевшему Борюсику. И она отозвалась не без томности:

– Ну ты, блин, снесся! Раньше нельзя было сказать? Я уже и морду накрасила…

– А мы аккуратненько…

С этими словами в спальне материализовался Борюсик, голый и мокрый после утреннего душа. Это была традиционная прелюдия. Раз в месяц, обязательно утром и обязательно голый, пятидесятилетний Борис Петрович Славин изъявлял желание пошалить. С годами это однообразие приелось, набило оскомину. Но привередничать, особенно теперь, со стороны Ирины Дмитриевны было бы непростительной глупостью.

Прекратив гипнотизировать свое полуодетое отражение, она оторвалась от зеркала и всем корпусом развернулась к Борюсику, даря ему призывный взор под кодовым названием «особый безотказный».

Посапывая от нетерпения, он умело избавил супругу от всего лишнего, обслюнявил ей оба соска и увлек в гостиную, на заранее приготовленный стул, выдвинутый на середину комнаты. Начиналась не лучшая, но обязательная часть программы. Расслабься и дай мужу получить удовольствие. Потом поднатужься и сама получи удовольствие от расслабленного мужа. Брачная традиция.

Усадив Ирину Дмитриевну на стул, Борюсик с шелковым шнуром в руках принялся привычно обхаживать ее, применяя успокаивающую тактику паука, опутывающего муху-цокотуху:

– Ну-ка, сначала ножку… Другую… Ручки за спину… Ровненько сядь, ровненько… Потерпи, я сейчас… Сейчас…

Привычно отключившись от этой пакостной возни, Ирина Дмитриевна размышляла о чем-то постороннем и не замечала в поведении мужа ничего из ряда вон выходящего. А странности наблюдались – и еще какие! Во-первых, Борюсик затеял внеплановый утренний моцион, поскольку в последний раз играл в свою любимую игру не месяц, а всего лишь неделю назад. Во-вторых, никакой эрекции не наблюдалось, хотя в остальном у Борюсика был возбужденный, даже перевозбужденный вид. В-третьих, путы накладывались слишком тщательно и слишком туго, словно Ирина Дмитриевна являлась настоящей жертвой настоящего садиста, а не законной женой развлекающегося мужа.

Эти странности, а затем и остальные, сложились в общую картину слишком поздно, когда на свет появились перчатки и моток скотча. Но пользы от запоздалого прозрения уже не было никакой…

А ведь самый первый предупредительный звоночек прозвучал значительно раньше!

Прошлым вечером Ирина Дмитриевна набрала из своего кабинета домашний номер и предупредила мужа, что задержится допоздна:

– Цитрусовые должны завезти. Придется проследить за разгрузкой и приемкой.

– Мгм, – буркнул Борюсик неопределенно. – Ясно.

– Что ясно?

– Да все ясно!

– Значит, ясно? – вскинулась Ирина Дмитриевна с яростью лживой женщины, которую пытаются уличить в обмане. – Что именно тебе ясно? Что тебе в твоем долбаном НИИ никак не выплатят зарплату? Или выплатили? За позапрошлый год?

– Нет, пока нет.

– Пока-а-а, – передразнила она ядовито. – И хрен выплатят! Ты же даром согласен штаны протирать! Не способен обеспечить семью, как любой нормальный мужик? Так не устраивай мне сцены ревности! У меня работа, понимаешь, ра-бо-та! И я получаю за нее деньги! В отличие от некоторых.

– Понятно.

Снова никаких эмоций. Или это затаенная обида? Стало вдруг жаль беспомощного Борюсика, утратившего с наступлением рыночных отношений все свои доцентско-кандидатские и просто мужские достоинства. К жалости примешивалось чувство вины. Цитрусы были завезены на рынок значительно раньше и уже реализованы, до последнего мандарина. Сегодня намечалась совсем другая программа. С минуты на минуту в администраторской комнатушке должны были появиться сыны гор, чтобы забрать причитающуюся им наличность, пересчитанную дважды, рассортированную по купюрам и упакованную в полиэтиленовый пакет. Навар Ирины Дмитриевны, обращенный в валюту, запросто уместился в кармашке ее сумочки, но составлял приличную сумму: две тысячи долларов. Было двадцать, стало двадцать две. Первичное наращивание капитала шло по своему непреложному закону: --">