Агата Кристи - Желтый ирис

Кристи Агата Желтый ирис

Эркюль Пуаро вытянул ноги поближе к встроенному в стену электрическому радиатору. Вид докрасна раскаленных параллельных спиралей радовал глаз Пуаро, во всем любившего симметрию и порядок.

— Пламя горящих углей, — размышлял он, — всегда хаотично. Симметрия в нем совершенно недостижима.

Раздался телефонный звонок. Пуаро встал и невольно взглянул на часы. Было около половины двенадцатого. Кто бы мог звонить в такой поздний час? Наверное, кто-то просто ошибся номером.

— Хотя, возможно, — вполголоса рассуждал Пуаро, насмешливо улыбаясь, обнаружен труп миллионера… газетного магната… в библиотеке собственной загородной виллы… с пятнистой орхидеей в левой руке… и приколотой к груди страницей из поваренной книги.

Продолжая улыбаться эксцентричности своего предположения, Пуаро снял трубку. Сразу послышался голос — слабый приглушенный женский голос, — в котором, однако, чувствовались настойчивость и отчаяние.

— Это мосье Пуаро? Мосье Эркюль Пуаро?

— Да, я слушаю.

— Мосье Пуаро… не смогли бы вы прийти? И немедленно! Немедленно… Я в опасности… в ужасной опасности… я это знаю…

— Кто вы? — отрывисто спросил Пуаро. — Откуда вы звоните?

— Немедленно… — голос прозвучал еще тише, но с еще большей настойчивостью. — Это вопрос жизни или смерти… «Jardin des Cygnes»^[1]… Немедленно… Стол с желтыми ирисами…

Наступила пауза. Затем послышался странный, короткий вздох… Связь прервалась…

Эркюль Пуаро повесил трубку. Вид у него был озадаченный.

— Странная какая-то история. Очень странная, — процедил он сквозь зубы.

* * *

Когда он вошел в ресторан «Jardin des Cygnes», ему навстречу поспешил тучный Луиджи.

— Buona sera,^[2] мосье Пуаро! Желаете столик? Да?

— Нет-нет, мой добрый Луиджи. Я ищу своих друзей и хочу оглядеться. Может быть, они еще не пришли. О! Погодите, кажется, вот за тем столиком с желтыми ирисами кто-то из них. Кстати, разрешите спросить, не сочтите за нескромность… На всех столиках у вас стоят тюльпаны… розовые тюльпаны… Почему же на этом — желтые ирисы?

Плечи Луиджи выразительно поднялись.

— Так было приказано, мосье! Должно быть, любимые цветы одной из дам. Стол заказан мистером Бартоном Расселом. Американец… Страшно богатый!

— Гм! С женскими прихотями следует считаться, верно, Луиджи?

— Мосье совершенно прав.

— Ба, да за тем столиком сидит мой знакомый. Пойду-ка поговорю с ним.

Осторожно обойдя танцующие пары, Пуаро направился к столику с желтыми ирисами. Он был накрыт на шесть персон, но сейчас за ним сидел только один молодой человек, который с задумчивым, даже меланхоличным видом пил шампанское.

Это был совсем не тот человек, которого ожидал увидеть Пуаро. Мысль об опасности или мелодраме никак не вязалась с Тони Чэпелом, в какой бы компании он ни находился.

Пуаро нерешительно остановился у стола.

— О! Кого я вижу, мой друг Энтони Чэпел!

— Силы небесные! Пуаро! Полицейская ищейка Пуаро! — воскликнул молодой человек. — Но, дорогой Пуаро, почему Энтони? Для друзей — я Тони.

Он предупредительно отодвинул стул, приглашая Пуаро к столу.

— Посидите со мной. Потолкуем о преступлениях! Даже больше!.. Выпьем за преступления… — Он наполнил бокал шампанским. — Однако, дружище, вы-то что делаете в этом прибежище веселья, танцев и песен? Трупов тут нет! Решительно ни одного трупа, который можно было бы вам предложить!

Пуаро отпил глоток шампанского.

— Похоже, вам очень весело, mon cher?^[3]

— Весело?! Я погружен в печаль… погряз в унынии. Вы слышите мелодию, которую играет оркестр? Узнаете?

— Гм, кажется, что-то о том, — осторожно предположил Пуаро, — что ваша малышка вас покинула?..

— Почти угадали, — заметил молодой человек, — но не совсем. «Ничто, как любовь, не приносит несчастье». Вот как она называется.

— И что же?

— Это моя любимая песенка, — грустно сказал Тони Чэпел, — и мой любимый ресторан, и мой любимый оркестр… И здесь моя, любимая девушка, но танцует она с кем-то другим…

— И отсюда меланхолия?

— Вот именно. Видите ли, между мной и Полин, выражаясь вульгарно, произошла словесная баталия. Причем на каждую сотню слов у нее было девяносто пять против моих пяти. Мои пять были: «Но, дорогая… я могу объяснить…» Тут она выдает свои девяносто пять, и все начинается сначала! Похоже, — грустно добавил Тони, — мне --">