Рекс Стаут - Слишком много поваров

просто дьявольского каприза, эта конструкция вздумает внезапно остановиться, то мы все тут продолжим движение со скоростью восемьдесят миль в час? Разве это подходящая ситуация для светских бесед?

Он опять поджал губы и раздвинул их для итогового:

— Завтра.

Вукчич пытался настаивать, но, хотя в упрямстве он не уступал Вульфу, переспорить друга не сумел. От уговоров он перешел к насмешкам, но и это ни к чему не привело. Я зевал. Наконец, Вукчич сдался.

— Ладно, завтра, — пожал он плечами. — Если мы не погибнем, налетев на какое-нибудь препятствие. Я скажу Беррэну, что ты уже спишь.

— Беррэн, — Вульф резко выпрямился и почти перестал держаться за сиденье. — Не Жером ли Беррэн?

— Конечно. Ведь он один из Les Quinze Maîtres, Пятнадцати мэтров!

— Веди его сюда. — Вульф прикрыл глаза. — Конечно же, я хочу с ним познакомиться! Какого черта ты сразу не сказал, что это Беррэн?

Вукчич махнул рукой и удалился. Через три минуты он уже придерживал дверь для своего коллеги, только коллег оказалось двое. Та, что стоила моего внимания, вошла первой. Она была в шляпке, но уже без накидки, и нежный восхитительный аромат, окутывавший ее, манил не меньше, чем тогда на платформе. Любовь грезит о юности, а в юности вошедшей не было сомнений. В полумраке ее глаза отливали фиолетовым, а губы выдавали сдерживаемую улыбку. Вульф бросил на нее изумленный взгляд и переключил внимание на проследовавшего за ней спутника, высокого крупного мужчину, которого я узнал и без странного плаща и мягкой матерчатой шляпы.

Вукчич протиснулся вперед:

— Мистер Ниро Вульф, мистер Гудвин. Мистер Жером Беррэн. Его дочь, мисс Констанца Беррэн.

Поклонившись, я отвлекся от дальнейших приветствий и занялся рассаживанием гостей, преследуя собственные цели. В результате солидная троица расположилась на сиденьях, греза села на стульчик, а я устроился на чемодане рядом. Однако убедившись, что так дело не пойдет, я переместился к стене напротив для лучшего обзора. Она одарила меня простодушной улыбкой и отвела взгляд. Краем глаза я увидел, как Вульф скривился при виде того, как Вукчич раскурил сигару, а Беррэн скрылся в клубах дыма из старой черной трубки. С того момента, как я узнал, что он приходится ей отцом, я испытывал к нему самые дружеские чувства. Черные волосы тронула седина, уже прочно укоренившаяся на выстриженной бородке, а глубоко посаженные черные глаза молодо сверкали.

— Нет, в Америке я впервые, — говорил он Вульфу. — И уже вижу ее техническое превосходство! Никаких сквозняков! Ни одного! И такой плавный ход, словно чайка летит! Потрясающе!

Вульфа передернуло, но его собеседник ничего не заметил и продолжил разговор. Однако его слова про «первый раз в Америке» меня обеспокоили. Я наклонился к грёзе и тихо спросил:

— Вы говорите по-английски?

— О, да, — улыбнулась она. — Очень много. Мы жили три года в Лондоне. Мой отец работал в «Тарлетоне».

— Окей, — кивнул я и отодвинулся для лучшего обзора. Как хорошо, что я не поддался многочисленным искушениям, имевшим место в прошлом, и счастливо избежал супружеского ярма, а то сейчас пришлось бы бессильно скрипеть зубами. Мораль: избегать ярма, пока есть, чем скрипеть. Но смотреть-то разрешается.

— Вукчич сказал мне, что вы — гость Сервана, — продолжал ее отец. — Тогда последний вечер будет за вами. В первый раз такая честь выпала на долю Америки. В 1932 году, в Париже, когда наш прошлый председатель Арман Флёри был еще жив, перед нами выступал премьер-министр Франции. В 1927 году это был Ферид Халдах, тогда он еще был любителем. Вукчич говорит, что вы agent de sûreté. Неужели?

Он с сомнением оглядел объемы Вульфа.

Вульф кивнул:

— Если быть точным, то я не полицейский, а частный сыщик. Клиенты платят мне за то, чтобы я выяснил личность преступника и собрал улики.

— Потрясающе! До чего же грязная работа!

Рывок вагона помешал Вульфу завершить пожатие уже приподнятыми на полдюйма плечами, и он нахмурился, сердясь, конечно, на вагон, а не на Беррэна.

— Не спорю. Все мы находим себе занятие по душе. Производитель детских колясок, заложник системы и отнюдь не единственный стяжатель, заставляет рабочих обеспечивать своим трудом его нужды. Патриоты-долихоцефалы и патриоты-брахицефалы убивают друг друга, и их мозги успевают сгнить прежде, чем им установят памятники. Мусорщик собирает объедки, а сенатор — свидетельства коррупции в высших эшелонах. Работа мусорщика чище, но гораздо хуже оплачивается, вот и вся --">