Николай Слободской - Пророчица

как расправу с Жигуновым он оправдывал, как единственную возможную в его положении меру самозащиты. «Я не мог рассчитывать на то, что Жигунов меня пощадит, — сказал Симон, — зверь он был, а потому и умер, как скотина на бойне».

Суд закончился смертным приговором убийце. Его помощница отделалась, можно сказать, несколькими годами тюрьмы — ее активное участие в операциях с золотом суду доказать не удалось.

Эпилог

Вот и всё. Самозваная Шехерезада должна прекратить на этом дозволенные речи, да мне и рассказывать больше не о чем. На следующий год после описанных событий я уехал из того — нашего — города, и с тех пор ни разу в нем не был. С Антоном мы еще обменялись несколькими письмами, но потом переписка, как это часто бывает, мало-помалу прекратилась. Антоша, сообщал мне, что под впечатлением пережитого он решил оставить возню со своими дореволюционными кооператорами и переключиться на историю нэпа. Это, думаю я, он напрасно решил: трудно ему будет публиковать результаты своих изысканий — наша историческая наука предпочитает не трогать то бурное, противоречивое и мутное время. Лучше бы ему продолжать копаться в более или менее определенных столыпинских временах, как известно, ознаменовавшихся очередным подъемом рабочего движения и подготовкой победоносной пролетарской революции. Это было бы надежнее для его карьеры как историка — так я ему и написал. А впрочем, человек он взрослый, самому и решать. Калерия продолжала жить по-прежнему, и внешне в ее поведении ничего не изменилось. В комнаты Жигуновых еще до моего отъезда въехал какой-то мрачный хмырь с женой и дочкой, о котором Антон и в письмах отзывался неодобрительно, считая его почему-то не лучше покойного Жигунова — разве что без кровавых злодеяний на совести (а может, и такое нельзя исключить — чужая душа… — ну да, читатель уже знаком с этим мудрым изречением). Про Виктора я ничего не знаю, но, когда я через пятнадцать лет после этого смотрел фильм «Афоня», у меня — помимо всего прочего — было ощущение, что я вновь повстречался со своим старым знакомым.

В заключение еще раз повторю, что я собирался написать детектив и я его написал. По всем формальным признакам мой роман следует отнести к детективному жанру, и его сюжет вполне укладывается в строгие жанровые рамки. Однако, когда я взялся за свое повествование, я невольно был вынужден вспоминать множество подробностей и деталей своей — и нашей общей — жизни, той прошедшей безвозвратно жизни, которая принадлежала своей эпохе и вместе с ней перешла теперь в ведомство отечественной истории, где и пребудет уже вовеки. Мои воспоминания придали роману специфический тон с его отступлениями, оговорками и излишними для развития основного действия деталями, но всё это — только антураж, фон, на котором разворачивается детективный сюжет. Как и любой — неизбежно присутствующий в детективе — фон, он может как отвлекать от основного действия, так и выгодно оттенять протекающие на нем сюжетные перипетии. Не теряю надежды, что мой роман окажется в читательском восприятии ближе ко второму варианту, нежели к первому.

Прощай, читатель! Я был о тебе хорошего мнения, когда обращался к тебе на этих страницах, — хочется верить, что и ты отплатишь мне тем же.

Март 1982 — январь 1983

© Текст. Н. Слободской, 2016

© Оформление. А. Кузнецов, 2015

Примечания

1

Решил на всякий случай пояснить специфический смысл этого слова, употребленного здесь с намеком на жульническую деятельность Жигунова. «Деловыми» в этих кругах называют профессиональных преступников (воров, бандитов, грабителей), в отличие от «шпаны», которая тоже нередко попадает на нары, но не за серьезное «дело», а за столкновение с законом из-за глупости, по пьянке или, как пишут в протоколах, «из хулиганских побуждений». «Деловой», таким образом, это тот, с кем можно пойти на «дело». Я сам узнал такое значение слова «деловой» лишь в зрелые годы и случайным образом, и потому опасаюсь, что не все читатели могут быть с ним знакомыми.

(обратно)
--">