Алексей Иванович Мусатов - Зелёный шум

В пионерском отряде пятого класса Гошку с Никиткой считали первыми шефами над поросятами и больше не загружали никакими поручениями.

Правда, вожатый звена Борька Покатилов был не очень доволен «поросятниками» и частенько упрекал их за то, что они не ведут со свинарками никакой культурной работы — не читают им газет, не приглашают их на школьные вечера и спектакли.

А какая ж тут культработа, если у мамок не находилось ни минуты свободного времени? Зато забот и тревог было полным-полно: то на ферму не завезли вовремя дров, чтобы согреть воду и приготовить болтушку для поросят, то на складе не хватило кормов, то заболела супоросая свинья и её пришлось прирезать.

— Эх вы, Кузяевы, до чего ферму-то довели! — выговаривала Александре Ульяна Краюхина.

— Да нет, не Кузяева я, — возражала Гошкина мать. — Я — Шарапова…

— Всё равно, не чужой он тебе, Ефим-то… братец единоутробный как-никак. Вот и скажи ему, ткни в нос — с такими порядками мы же в трубу вылетим…

— Да разве ж я не говорила, — с досадой поясняла Александра. — А он и в ус не дует.

— Где уж ему, — насмешливо говорила Ульяна. — У него, поди, головка болит, у твоего братца ненаглядного. Сидит, наверное, сейчас где-нибудь с приятелями, опохмеляется да яичницей с молодой свининкой закусывает. Не жизнь, а масленица…

— Это так… загуливать стал Ефим, — со вздохом соглашалась Александра и невольно задумывалась.

И почему так происходит? Работают они, свинарки, на совесть, стараются, не жалеют ни сил, ни времени и свиней на ферме вырастили немало; а всё вроде без толку: работу их никто не замечает, не ценит, колхоз по-прежнему считается отстающим и убыточным.

— А коли так, тогда и с нас взятки гладки, — решила Ульяна и стала работать на ферме спустя рукава.

Она частенько опаздывала на дежурство, раздражалась по каждому пустяку, чертыхалась на свиней, замахивалась на них вилами.

— И что ты лютуешь, Ульяна? — останавливала её Александра. — Зачем же на свиньях злость срывать?.. Они-то в чём виноваты?

— А я по ним сохнуть да убиваться не собираюсь. Ни отрады от них, ни прибытка. Если угодно — могу и уйти с фермы. Мы с Василием теперь не пропадём, за артель цепляться не будем, — возьму и уеду к нему, — говорила Ульяна.

Её муж вот уже с год как ушёл из колхоза и работал в городе.

Не по душе пришлось Ульяне и Никиткино шефство над поросятами. Хватит и того, что она целыми днями крутится в свинарнике. А сыну здесь делать нечего, найдётся ему работа и в своём хозяйстве.

Только Александра Шарапова безотказно работала на ферме. Но делала всё как заведённая, ходила сутулясь, была молчалива, редко улыбалась, и Гошка с тревогой смотрел на мать.

Отгуляли метели, отыграли трескучие морозы, и зима повернула на весну. Дни стали длиннее, на солнцепёке вытаивали чёрные завалинки, с крыш зазвенела частая капель, а к вечеру под застрехами намерзали метровые сосульки, похожие на алмазные мечи и клинки.

На ферме начались опоросы свиней. В станках около розовых гороподобных маток захрюкали десятки сосунков-поросят.

— Ну, сынок, быть нашей ферме с богатым приплодом, — радовалась Александра и каждый день сообщала ему о новорождённых.

Гошке даже показалось, что мать в эти дни тоже оттаяла: стала оживлённее, разговорчивее, не давала покоя ни Ульяне, ни Стеше, то и дело посылала их разыскивать по колхозу Кузяева.

— Слушай, братец! Ты кто на ферме? Хозяин или так… сбоку припёка? — в сердцах выговаривала она ему, когда Ефим появлялся на ферме. — Смотри, сколько живности прибавилось! Теперь только бы сберечь да вырастить…

Не было покоя в эти дни и Гошке с Никиткой. Они навещали ферму каждый день и записывали в дневник, сколько какая матка принесла детёнышей.

Однажды, заглянув в свинарник, мальчишки застали своих матерей около клетки породистой свиньи Булки. Присев на корточки, Александра с Ульяной и Стешей что-то внимательно рассматривали.

Ребята подошли ближе, заглянули через плечи матерей и увидели на рогожной подстилке трёх поросят. Они были синие, сморщенные, жалкие и почти не шевелились.

— Что это, мам? — спросил Гошка.

— Только что Булка опоросилась, — объяснила мать. — Пятнадцать штук принесла. А эти трое — последненькие. Не принимает их матка… покусала даже…

Гошка с Никиткой склонились над новорождёнными.

— Ну чего вы глазеете? Чего? Не вашего ума здесь дело! — прикрикнула на них --">