Виталий Владимирович Танин - Охотник за облаками

глубоким, почти объёмным, он такой чистый и яркий… Яркий! Моя память подсказывает мне это же слово только по-английски – bright! Я произношу его вслух, ещё и ещё, и наконец, вложив в него достаточно чувства удовлетворённо улыбаюсь. Отличное слово. Карандаш торопливо бежит по бумаге оставляя на ней маленькие резкие чёрточки, я не успеваю и мне досадно. Пока я рисовал одну часть облака, вторая уже несколько раз изменила свою форму и когда я заканчиваю рисовать его, на вид вполне нормальное, оно состоит из двух разных частей разделённых временным промежутком в несколько минут. Что поделать!

Немало таких растянутых сквозь время кусочков сладкой ваты запечатлено на моих рисунках и набросках облепивших стены комнаты. В конце концов об этом знаю лишь я один и пусть это будет моей тайной.

Цветные и чёрно-белые, маленькие и большие, на бумаге и на картоне, их должно быть уже сотни. Это мой своеобразный дневник без дат, полей, строчек и порядка, перечитываемый и пополняемый каждый день.

О! Вот и ещё одна запись готова!

Файл с бумагой на деревяшке застёгнут зажимами, карандаш заткнут за пояс и вновь я шагаю по дороге, тропинка переходит в широкую грунтовую дорогу с накатанными колёсными следами, она извивается серо-коричневой двух головой змеёй. Одна из этих голов заглядывает в лес, а вторая продолжает свой путь по прямой, я выбираю второй вариант, ведь вчера я уже рисовал облака стоя в окружении деревьев своими ветвями-пальцами скрывавших небо как некую драгоценность, а временами приоткрывавших её, чтобы искусить не пресыщая.

Клубы пыли выбивающиеся из под подошв сами похожи на маленькие облачка.

Моё лицо, грудь, живот нагреты солнцем, пахнет лесом и сухой травой.

В своё время я натренировал воображение так, что мог видеть тот или иной образ буквально в каждом облаке, поначалу меня это развлекало и я коллекционировал эти, часто причудливые и замысловатые, а порой простые до банальности вещи, нанизывая их одну за одной как бусины на нитку.

Однако постепенно я стал чувствовать что что-то упускаю, что-то очень очень важное. И я понял что – это была душа облака.

Так же как птица, посаженная в клетку не поет, так и облако втиснутое в клетку навязанного ему образа закрывало двери своей души передо мной.

Какой бы сложно фантастический, девственно невинный или гениально простой не был мой образ, каждый из них равносилен цепи на которую я сажаю бесконечность.

У меня ушло немало сил пока я научился выключать при необходимости своё образное видение как лампочку и когда я преуспел в этом облака снова запели.

Я стою в напряжённой позе, мой взгляд за секунды проносится от земли к небу и обратно, карандаш с характерным шорохом скользит по бумаге оставляя за собой след из графита.

Неудача. Я сминаю лист в комок и засовываю его в рот, медленно и натужно двигая челюстями глубоко задумываюсь, чувствую как морщинка прорезает межбровье.

Тело расслаблено, кожа на лбу разглажена, мокрый комок жёванной бумаги летит в сторону.

Новый лист, белый и чистый уже ждёт меня прижатый к плоскости дерева, я кладу карандаш поперёк ладони и зажимаю его всеми пятью пальцами, два его конца торчат в разные стороны из моего кулака.

Касаясь бумаги начинаю наносить грубые жирные линии, переключаюсь, вот уже они стали до противоположности тонки и легковесны, мой карандаш лихо меняет наклон с правого на левый, забегает вперёд и возвращается назад. Штрих! Ещё один!

Создаётся впечатление, что он движется сам по себе, капризно, эксцентрично, варварски. Успех! Невозможно подходить с правилами к тому что им не подчиняется. Как я мог забыть об этом?

Набросок упакован и застёгнут на зажим. Я в движении, меня мучит жажда, справа от меня загородные домики, сгрудившиеся в тесную коммуну, люди называют их забавным словом «дачи». Решено! Я меняю маршрут сообразно своим потребностям.

Подходя к постройкам мне сразу бросается в глаза их колорит, забавно как в каждом домике видна рука к нему приложенная, точно десятки разных художников создают объёмные картины за своим забором.

Сколько изобретательности, подчас наивной, вложено в них!

Порой грубовато и безвкусно украшенные они всё же трогают своей открытостью и простотой души их преобразившей.

Я

--">