Сесилия Витс Джемисон - Приемыш черной Туанетты

произведение искусства и стоит больших денег.

– Произведение искусства! – пренебрежительно повторил мальчик. – Квазимодо и вполовину так не хорош, как Эсмеральда с козой! Он – уродливое чудище!

– Да ведь Квазимодо и был такой! – живо возразила девочка. – Папа́ много читал мне о нем: он был звонарем при соборе Парижской Богоматери.

– О, я знаю! Ты рассказывала мне, разве не помнишь? Но Эсмеральда мне больше по душе! Вот увидишь, «Эсмеральду» у тебя купят первым делом!

– И я так думаю. Бедный папа́ объявил, что нынче я обязана продать хоть что-нибудь! Если мне это не удастся, Филипп, я уверена, он будет опять всю ночь шагать по комнате.

– В таком случае поспешим! – вскричал Филипп, ускоряя шаг. – Если Толстая Селина там, она поможет нам найти покупателя; а ведь она обещала нынче быть.

Глава II Толстая Селина

– О, да Толстая Селина здесь! – радостно воскликнул Филипп, когда они приблизились к зданию Государственного банка, недалеко от улицы Канала. – Она стоит опять за своей стойкой.

– Да, она здесь! – воскликнула и Дея, бросившись бежать к толстой, улыбавшейся во весь рот негритянке в большом белом переднике, стоявшей у стойки под навесом здания.

– Ах, золотая моя, – забормотала та, заключая девочку в объятия. – Милые мои! Как я рада видеть вас! И мистер Филипп здесь! Как вы выросли за то время, пока меня не было!

– А вы-то похудели, Селина, – заметил Филипп, и искорки смеха засверкали в его голубых глазах. – Вы спустили-таки жир в деревне на свадьбе вашей сестрицы!

– Нет, вы только послушайте этого мальчишку! Неужто я исхудала, мадемуазель Дея? – И Селина самодовольно посмотрела на свои пышные бока, разглаживая накрахмаленный передник. – Что же вы поделывали, детки, без меня? А как поживает твой бедный папа́, барышня?

– Ему очень плохо, Селина, – у него совсем пропал сон! – ответила со вздохом Дея.

– Ах, золото мое, как мне тяжко слышать такие грустные вести, – соболезновала Селина. – Продала ли ты хоть что-нибудь из твоих штучек за то время, что я ездила на свадьбу?

– Нет, Селина, ни одной! Бедный папа́ сделал уже и «Квазимодо». Я принесла его нынче; хочу продать за пять долларов.

– Продадим, продадим, золотко! Но если хочешь торговать, то надо поставить «Квазимодо» на видное место, чтобы прохожие видели его: нельзя же держать фигурку в корзине под бумагой. Я отведу тебе место на моей стойке. – Толстая Селина стала отодвигать вазы с фруктами и пирожными, и ласковая улыбка не сходила с ее лица.

– А пыль, Селина! Папа́ не любит, когда его статуэтки запылены.

– О пыли и не думай, деточка, – ее сдует ветром. Нам нужны деньги, а я чувствую, что ты продашь этого бедного горбунчика. – И Селина с сомнением глядела на «произведение искусства», которое Дея достала из-под бумаги и устанавливала в стороне от груды пирожных.

– А вот малютка с козой очень, очень мила; удивляюсь, как ее у тебя не купили!

– Видите ли, Селина, все время, что вас не было, шли дожди и приезжих совсем не видно было на улицах, – сказал Филипп, подходя к стойке и переставляя «Квазимодо» подальше, в тень, падавшую от колонн, украшавших фасад старого банка. – Не будь свадеб и похорон, мамочка не продала бы ни одного цветочка. Я ходил сюда каждый день и за все время не сбыл и дюжины букетиков.

– Это потому, что не было моей стойки для твоих цветов, мистер Филипп. Таких крохотных человечков никто не замечает. Только у такой старухи, как я, могут быть покупатели, – говорила Селина, покачивая бедрами.

В то же время она размещала на стойке цветы Филиппа, обрызгав их водой из кружки.

– А эта бедная собака! Она тоже понимает, что я вернулась: заняла свое постоянное место под стойкой. Взгляните только на эту бедную тварь! Она чувствует себя как дома!

– Да, Гомо рад вашему возвращению, Селина, не меньше нашего, – ответил Филипп, наклоняясь над стойкой и улыбаясь Селине. – Я не знаю, кому из нас больше не хватало вас. Думаю, что Дее.

– Бедное дитя! – И добрая женщина нежно посмотрела на девочку. – Я постоянно вспоминала вас обоих и так рада, что вернулась! Эге, да твой шарф, как видно, не стирался с тех пор, как я уехала, золотая моя? Оставь его, и утром я принесу его чистым. А поглядите-ка, что у меня в корзине припасено вам на ужин! – продолжала Селина, делая гримасу Филиппу и вытаскивая узелок из чистой салфетки. – Я привезла из деревни мучные хлебцы и кружок сыру, который так любит твой бедный папа́! А --">