Константин Томилов - Дом нереализованных игрушек

– Ни в коем случае! – протестующе вскинулся Звездочёт, – это невозможно. Развитие этого мира вспять не повернуть, то что сейчас достигло своего предела, неизбежно рухнет похоронив под обломками не одну сотню миллионов человеческих особей. Потом род человеческий снова возродится, но станет ли он лучше после этой очередной катастрофы или ещё более душевно деградирует, об этом трудно сказать. Да и что гадать? Поживём – увидим!

– А как это всё, то что Вы мне внушаете, соотносится конкретно с вами, – Максим махнул в сторону забитых игрушками полок, – для чего всё происходящее? Зачем?

– А можно я?! Можно я скажу?! – отчаянно, как знающая ответ отличница запищала Китти.

– Помните, какую радужную перспективу Вы мне только что нарисовали Ваше Августейшество? – затараторила куколка, получив от обоих Властелинов позволение говорить, – ну это конечно для живой девочки, не для меня сиюминутной. Семья, муж, дети, а потом счастливая старость в окружении внуков – что может быть прекраснее, для настоящей женщины? А какой смысл в жизни у бродячей собаки, если её верность и желание охранять и защищать – никому не нужны? – посмотрела она в сторону насторожившего уши Лиса, – так и мы, Игрушки, хотим быть нужными, хотим радовать детей, хотим чтобы нами играли, чтобы с нами разговаривали, а иначе зачем мы нужны?

– Хорошо, хорошо. Понял я, понял. Подумаю о том, что можно сделать, – пробормотал Максим, обессиленно падая на подушку и засыпая.

– Что-то случилось, Максим? – встревоженно ловила уклоняющийся взгляд хозяйка квартиры.

– Нет, ничего страшного, Клавдия Николаевна, просто хотел спросить…, хотел с Вами поговорить о…, пройдёмте на кухню, что мы так, в коридоре?

– Смотрю обживаетесь потихоньку, – похвалила старушка бегло-опытно окинув взглядом тесную кухоньку и присаживаясь на табуретку, – ах! Какая красота! – впилась она взглядом в стоящую на обеденном столе фарфоровую чашку, – это же немецкая! Точно, да! Саксонский фарфор, старинная. Конечно я не больно то знаток, но всё же, – легонько дотронувшись до чашки, вопросительно посмотрела на жильца, – Вы позволите?

– Да, я так и думала, – получив согласие и бережно приподняв чашку вверх, щурясь поверх очков, разглядывая донышко, благоговейно прошептала Клавдия Николаевна, – собственность императорского дома, – поставив чашку на стол заметила стоящий у плиты чайник, – ой! И заварник тоже! Ну, Максим, Вы видимо баснословно богатый человек, если можете себе позволить так вот, запросто, пить чай из музейной редкости.

– Да нет, что Вы, Клавдия Николаевна! Это мне по наследству досталось. Хотя в-общем то, на бедность я конечно не жалуюсь.

– Так о чём же Вы хотели со мной поговорить?

– О ваших игрушках.

– Таак, – "добрая'бабуся" выпрямилась и построжала, сидя на деревянной табуретке как на троне "владычица'морская".

– За сколько Вы готовы их мне продать? То есть все, которые здесь есть.

– Пока ни за сколько. Вот если Вы, Максим, объясните мне зачем Вам это, то если меня это устроит тогда и поторгуемся.

– А всё просто. У меня там, в Африке, остались мои хорошие друзья, они работают в благотворительной миссии. Вот им и хочу отправить. Мы с ними дружили…, – запнулся Максим, – то есть я дружил.

– Это правда?

– А зачем мне Вас обманывать, Клавдия Николаевна?

– А почему Вы сначала сказали мы? Простите за излишнее любопытство, но мне эти игрушки, как Вы наверное уже поняли, дороги, поэтому не хотелось бы…

– Мы с моей женой Кристиной. Она там осталась.

– Ох, простите, Максим! Простите! Я так понимаю?

– Да. Вы правильно понимаете, – кивнул головой Навек Одинокий Мужчина.

– А что? Как?

– Малярия. Беременная она была. Середина срока. Две девочки вместе с ней, так и не родившись.

– Это она? – кивнула Клавдия Николаевна в сторону стоящей на кухонном столе фотографии.

– Да. Здесь держу, потому что на кухне всегда её самое любимое место было, не вытащишь, готовить любила.

– Очень красивая. И весёлая видно.

– Да, за нас двоих и говорила, и смеялась.

– Светленькая. Фото чёрно-белое не понять…, какая была?

– Рыжая. И веснушки на носу. Стеснялась она их почему то, всё время свести или замаскировать старалась, а мне нравилось.

– Вы её очень сильно любили, Максим.

– Когда это случилось, если бы в Бога не верил, то руки бы на себя наложил.