Петер Хакс - В подземелье старой башни, или Истории о Генриетте и дядюшке Титусе

ученым. На Балтийском море он засыпал снегом экскурсионные пароходы с отпускниками, выкинул в Одер взрослого кита, а в Ро́стоке поменял крышу ратуши на крышу городского театра. По всем данным получалось, что ураган движется в направлении Шварцы. Он уже достиг районного центра Шварцвассера и остудил разлитый по тарелкам суп у жителей городка Шварценталя.

— Ему бы уже давно пора быть здесь, — заключил дядюшка Титус, — но я не слышу рева.

— Разве ураган ревет? — удивилась Генриетта.

— Громче тигра, — подтвердил дядюшка Титус.

— А ты когда-нибудь слышал, как он ревет? — спросила Генриетта.

— И не раз, — сказал дядюшка Титус. — В зверинце.

— Вот как! — подивилась Генриетта. — Так у них и ураган в зверинце?

— Да нет же, тигр, разумеется! — с досадой бросил дядюшка Титус.

Едва они разобрались в этом вопросе, окно с шумом распахнулось, и в комнату, больно стукнув дядюшку Титуса по темени, влетела пара серебряных туфель на каблучках-шпильках.

— Кто это кидается туфлями? — возмутился дядюшка.

— Ураган, — сказала Генриетта. — Хоть бы еще чего-нибудь подкинул.

Снова хлопнула рама, и по воздуху проплыло чудесное белое парчовое платье. Прежде чем они успели изумиться, окно хлопнуло в третий раз, и Генриетте на колени упало золотое колечко с молочно-белой жемчужиной, как раз под стать ее жемчужной нитке.

Генриетта нарядилась в парчовое платье, обула туфельки, надела на пальчик кольцо, и все ей так шло, что она сразу стала прехорошенькой.

— Вот это ураган! — сказал дядюшка Титус. — Даже туфли у людей с ног срывает.

Но никакого урагана не было. Когда они выглянули в сад, ни один листочек не шевелился на дереве. Лишь арфа играла, играла громко и торжественно, и не что-нибудь, а знаменитый «Обручальный вальс» композитора Бассмейера.

На следующее утро кто-то забарабанил в парадную дверь. Дядюшка Титус спустился вниз и отпер: на пороге стоял иссохший человек с бледным, почти прозрачным лицом. Незнакомец поклонился и сказал:

— Борей. Пришел жаловаться на свою невесту.

— А я тут при чем? — удивился дядюшка Титус.

— Как-никак вы ее дядя.

— Никакой я не дядя вашей невесты! — запротестовал дядюшка Титус.

Тут, съехав вниз по перилам, появилась Генриетта.

— Послушать его, милая невеста, — обратился к Генриетте Борей, — он тебе вовсе не дядя.

— Я вовсе не ваша невеста! — воскликнула Генриетта.

— А кольцо? Ведь мое кольцо у нее на пальце, — повернулся Борей к дядюшке Титусу. — Но когда я сегодня заглянул к ней в комнату и поцеловал ее в щеку, вместо ласковых слов я услышал: «Как здесь дует!»

Дядюшка с серьезной миной попросил Борея войти в дом, чтобы спокойно все обсудить.

— Будьте же благоразумны, — сказал он, — Генриетта слишком молода для вас.

— Нисколько, — ответил Борей. — Мне самому лишь семь миллионов лет.

— Но это недоразумение, — сказал дядюшка Титус. — У Генриетты и в мыслях не было выходить за вас замуж.

— Зачем же она со мной обручилась? — холодно возразил Борей. — Я люблю Генриетту и добьюсь ее, хотя бы мне ради этого пришлось разнести ваш дурацкий домик в щепки.

— Я должен сообщить племяннице об исходе наших переговоров, — со вздохом произнес дядюшка Титус. — А вы тем временем посидите в печи.

— Мерси, — сказал Борей.

Дядюшка Титус открыл дверцу, и Борей скользнул в печь. Тут дядюшка Титус поспешно схватил заслонку, кинулся на крышу и накрыл трубу.

— Попались! — крикнул он.

— Чувствую, — сказал Борей.

— И я вас выпущу, только если вы поклянетесь никогда больше не искать встреч с Генриеттой.

— Ничего другого не остается, — сказал Борей, — но я всю жизнь буду ее любить.

Дядюшка Титус отодвинул заслонку. Из трубы потянуло холодом. Арфа издавала жалобные стоны, и тяжелые капли дождя окропили землю, обозначая путь удалявшегося Борея.

— Он плачет! — воскликнула Генриетта и готова была расхохотаться.

— Не смейся, — сказал дядюшка Титус, — а запомни хорошенько: если тот, кому ты мила, тебе не мил, он жестоко страдает, пусть даже сама ты ничего не чувствуешь.

* * *

— Удивительная история, — должен был признать --">